Отвергнутый смертью
Шрифт:
Русский, пьет для того, чтобы стать пьяным, и уже потом, достигнув этого благостного состояния, приступить к дискуссии на злободневные или даже, интимные темы. А не для того, чтобы, цедить 40 грамм водки целый вечер, и сохраняя ясный и здравый рассудок, поддерживать серьезные темы, многозначительно кивая в ответ на стереотипные реплики своего партнера по пьянке!» выпалил Борис, как будто готовился к этому выступлению целый день.
«Так что в этом отношении, дорогой Боб, наши культуры несовместимы! Согласен?»
«Согласен,»
«Уповаю на Вашу компетентность и жизненный опыт,» парировал Борис, «сделайте одолжение, продемонстрируйте!»
«Эй, официант?» заговорил Боб на кантонизе, «впредь, будь так любезен, приноси нам водку в бутылке, а не в трех графинах. И еще…. Не наливай, нам ее пожалуйста, мы это будем делать сами. Хорошо?»
У официанта на лице проскользнуло откровенное недоумение, вызванное абсурдностью просьб Боба, но он повиновался. Следующая бутылка появилась на столе в полном соответствии с предложенными канонами.
С тех пор прошло немало времени, но в этом ресторане больше ни один официант не приносил им водку в графинах и не разливал ее по рюмкам.
Вот и в этот раз, официант приветливо улыбаясь, не скрывая своего восторга и удивления от количества выпиваемого спиртного, подлетел к столику, выгрузил ледяную бутылку «Смирновской», и поспешно удалился.
«Биография моя, Боб, насыщенная и интересная, грех не поделиться. Хотя не с самого начала она была таковой.
Родился я, как любой другой советский человек, в захолустном, скудном на события городке Новомосковске – городе шахтеров, химиков и уголовников.
А вот все мои родственники, по отцовской линии, из Клина. Сейчас это красивый город, недалеко от Москвы. Раньше, это была небольшая, но симпатичная деревенька, рядом с монастырем.
У моего прадеда до революции была собственная мельница, большой кусок земли, стадо коров и табун лошадей. Звали его Лавр, он был за 2 метра ростом, ужасно много пил водки, но слава Богу, редко. Держал в страхе все окрестные деревни, так как отличался крутым нравом.
Но голытьба его любила, потому что у него всегда было много работы и он всегда хорошо им платил.
Умер глупо. Изрядно выпив, заснул в бричке в трескучий мороз лунной ночью. На утро обнаружили его окостеневшее тело у дома. Хоронили всей округой. Так рассказывал мой дед.
…Мой дед, Василий Лаврович, был до войны председателем колхоза. Во время войны – председателем профсоюза Камчатки. После войны сел в тюрьму, как все…, на восемь лет, отсидел шесть. Был директором клуба. Там же увлекся вэлдингом….»
«Чем-чем?»
«…Газ-вэлдингом в билдинге…,» Борис улыбнулся, глянув на слегка
Ты знаешь, меня жутко раздражает засилье всяких английских словечек в современный русский язык. Типа – «кастинг», «киднэпинг», «бодибилдинг», «дайвинг»…. Особенно, когда они звучат из уст дебилов, толком незнающих английский язык, да и свой родной! Иначе они бы понимали, что «культуризм» или «подводное плаванье», слова ни сколько не хуже, и даже лучше западных аналогов!»
Борис перевел дух изрядным глотком пива.
«Вот я иногда и веселю себя, заменяя нормальные слова, глупыми иностранными суррогатами…. Тебе понравилось?»
Боб, улыбнувшись, кивнул.
«Так, что дед, Борис?»
«Да-да…. Дед….
Дедуля мой, пил тоже много и гораздо чаще, чем хотели окружающие, хотя ему на это всегда было наплевать.
Пил портвейн с водкой, водку с пивом, пиво с портвейном, и почти никогда не закусывал. Однако был пьяным крайне редко, только по праздникам.
Всю жизнь курил папиросы ленинградского производства по две- три пачки в день, вплоть до самой смерти.
Моя бабушка все это терпела, родила от него четверых сыновей. Самый старший, правда, умер в младенчестве. Но остальных успешно вырастила.
Один из них мой отец – старший из оставшихся братьев.
Так что папа мой из простых, хотя и очень зажиточных крестьян.
А вот зато мама! Мама вообще без роду – племени. Родилась в Краснодоне, что на Украине, от какого-то гармониста, который так хорошо играл, что немцы, когда оккупировали тамошние края, в 1942 году, пригласили его в качестве музыканта с собой, и он согласился, бросив на произвол судьбы свою беременную жену.
Говорят, его видели в Германии после войны, но бабушке, т.е. маме моей мамы, пришло письмо о том, что он пропал без вести. Типа погиб как герой, только не знают, где захоронен.»
« Д-а-а-а, мудаков на Руси хватало во все времена!» понимающе произнес Боб.
«Так что родители у меня,» продолжил Борис, «без особых претензий на комфорт и богатство, так сказать, не избалованы вниманием Фортуны. Всю свою жизнь ковыряются в какой-то заднице, периодически из нее вылезая, а порой наоборот. Чаще – наоборот.
Я конечно, как и большая часть законнорожденных и законопослушных граждан, люблю своих родителей. Их, как и Родину – не выбирают.
Но больше всего меня в них бесит, их неподдельная гордость за прожитую жизнь. Бахвальство какими-то достижениями, известным только им самим.
Типа, меня на ноги подняли тем, что не родили второго ребенка…. …Что, живя в бараке с соседями, работали и учились….
И еще куча всякой дребедени, не имеющей к реальным достижениям никакого отношения.
Однако в целом, они люди не плохие, даже порой на удивление бескорыстные и добрые.