Отверженная невеста
Шрифт:
— Свинья! Мерзавец!
Глеб, встававший очень рано, уже был на ногах и завязывал галстук, готовясь к утреннему променаду. Обольянинов ринулся на своего воспитанника с кулаками:
— Чертов молокосос! Сучий сын! Дармоед!
Быть бы схватке, но, запнувшись о завернувшийся угол ковра, граф споткнулся и упал. Глеб, не теряя хладнокровия, помог ему подняться, уложил на свою постель, дал понюхать английской соли. Обольянинов скривился и процедил сквозь стиснутые зубы:
— Где яды? Где?!
— Коллекция находится в вашем доме на Каменном острове, а здесь
— Попробуй только мне противоречить! Узнаешь тогда… Вы все узнаете! Ты пойдешь и отравишь этого проклятого немца! — Обольянинов произносил фразы с закрытыми глазами и вдруг издал протяжный громкий храп, похожий на волчий вой.
— Хорошо, — с подозрительной покладистостью согласился Глеб. — Отравить недолго, немца ли, русского ли. Вам ли не знать этого?
Граф не отвечал, полностью игнорируя напоминание об оказанной ему некогда Глебом бесценной услуге. Впрочем, он выглядел спящим, только веки часто подергивались, будто синеватая пенка на кипяченом молоке.
— А что я должен взять у него в сейфе? — вкрадчиво осведомился юноша, склонившись над постелью.
— Документы, — пробормотал Семен Андреевич, вяло шевеля губами.
— Какие именно документы?
Обольянинов испустил стон, словно терзаемый кошмаром.
— Какие документы?! — повторил Глеб.
В ответ Семен Андреевич шепнул одно лишь слово, но его оказалось вполне достаточно, чтобы доктор прекратил расспросы и на цыпочках покинул комнату.
— Польша! Вот что волнует новоиспеченного французского монарха Людовика-Филиппа, — докладывал вечером того же дня Бенкендорф императору. Он был в приподнятом настроении. Все разыгрывалось как по нотам, и он чувствовал себя непревзойденным дирижером. Оркестр под его руководством ни разу не сфальшивил.
— Кто сомневался, что Людовик-Филипп в первую очередь станет разыгрывать польскую карту? — На лице Николая не отразилось удивления. Сегодня оно было неподвижно каменным даже для старого друга Алекса. Государь готовился к выходу в свет. Подданные должны в нем видеть божество, бесстрастное и холодное. Все эмоции и чувства надлежит оставить за кулисами, а на сцену выйдет беломраморная статуя императора-повелителя.
— Вероятно, таким способом он решил ответить на наше непризнание его королем? — предположил шеф жандармов.
— Да будет тебе! — не разделил его точку зрения Николай. — Революция у нас под носом выгодна Франции в любом случае. Луи-Филипп хочет ослабить наше влияние в Европе. Он прыткий и наглый, как все Орлеанские, — с ненавистью произнес император, не нарушив, однако, маски невозмутимости. — Что собираешься дальше делать с Обольяниновым? — спросил он между прочим.
— Использовать дражайшего графа по прямому назначению, — туманно ответил Бенкендорф.
— Это как понимать?
— Сфабрикую для него ложные документы по Польше и отправлю старика с уловом в Париж. Заодно пусть пошпионит там с выгодой для нас, — усмехнулся Александр Христофорович.
— Не перемудри, Алекс,
— Стар он для рудника, Никс, — вздохнул шеф жандармов, — и года на цепи не протянет. Тогда как его ум и изворотливость нам еще пригодятся. Польза будет, я обещаю!
— Поступай как знаешь.
Повисла пауза. Во взгляде императора что-то дрогнуло.
— Что слышно насчет холеры? — тихо спросил он.
— Совсем уже близко к Москве подобралась, — поникнув, ответил Бенкендорф. — На днях случилось несколько смертей в окрестных селах с юго-восточной стороны. Гааз говорит: «Если подует оттуда ветер, Москва точно заразится».
— Мне наплевать, что там говорит Гааз! — неожиданно закричал Николай, разом раскрасневшись. — Этот докторишка спит и видит, как облегчить жизнь всем колодникам и врагам Отечества. Так мало того, он еще вздумал рассказывать нам небылицы! Холера плывет по воде! Холера летит по воздуху! В таком случае все наши меры безопасности — к чертовой матери! Он издевается над нами!
— Однако князь Голицын включил Гааза в комиссию по холере, — вставил шеф жандармов, желая остудить гнев Николая, ведь губернатор московский был закадычным другом государя. — Он считает Гааза одним из лучших докторов в Москве.
— Бог с ним, — помолчав, махнул рукой Николай Павлович. — Перед лицом страшной эпидемии все средства хороши.
Бенкендорф любил в нем эту черту — умение находить компромисс, если требуется для дела. В этот момент вошел слуга и доложил, что Александра Федоровна ждет императора на своей половине.
— Вы просили, ваше величество, узнать относительно прибывшей к нам мадам де Гранси, — напомнил шеф жандармов.
— Она действительно вдова виконта Армана де Гранси? — поинтересовался Николай.
— Вне всяких сомнений, — подтвердил Александр Христофорович. — Совершая путешествие по Европе, виконтесса решила показать своей воспитаннице Россию, некогда столь любимую ее покойным супругом. Сейчас они находятся здесь, во дворце, и желают быть представлены вам и императрице.
— Что ж, проводи их на половину Александры Федоровны, — распорядился император, поднимаясь с кресла. После минутного гнева по поводу доктора Гааза его лицо вновь сделалось бесстрастным. Мраморному совершенству этих черт мог бы позавидовать шедевр древнеримского скульптора.
Со слов Савельева начальник Третьего отделения уже знал, что виконтесса до замужества была вовсе не французской актрисой, как он думал, а русской графиней. Однако это обстоятельство никак не расположило шефа жандармов в ее пользу. Разве презренный шпион Обольянинов не самый настоящий, неподдельный родовитый русский граф? Бенкедорфу чрезвычайно важно было узнать, о чем Элен де Гранси будет говорить с императором и императрицей. Пренебрегая чьим-либо посредничеством, он сам вышел в приемную, где Елена и Майтрейи ожидали приема, и сказал им, едва поклонившись: