Отверженный VI: Эльфийский Петербург
Шрифт:
— Не кажется, — ответил Воронцов, горько усмехнувшись. — Я в этом уверен. Уже раздаются призывы собрать внеочередной съезд, чтобы переизбрать главу Дворянского Собрания. Меня считают старым маразматиком, говорят, что я выжил из ума и втянул орков в спецоперацию, потому что хотел отомстить за внучку, и обвиняют в превышении полномочий.
— Это уже чересчур, — сказал кесарь.
— Согласен с вами, Александр Петрович, но больше всего расстраивает меня не это, а то, что орки меняются. Московское общество, как оказалось, плевать хотело на спасённых детей, среди которых много бывших орков.
— Я знаю, что орки не поддержат эльфов, — сказал Романов. — Для меня сейчас важно, чтобы орки не заразились идеей независимости, и нам не пришлось воевать на два фронта. Потому как, если честно, я даже и представить не могу, чтобы Москва и Новгород воевали.
— Здесь тоже не переживайте. Во-первых, орки прагматичны: мы не будем тратить силы и деньги на войну, а во-вторых, мы не будем ничего повторять за эльфами.
— Игорь Константинович, а откуда в Москве все знают, что Ваша внучка была в Польше? — спросил Милютин. — Это ведь секретная информация.
— А вот это для меня самая большая загадка, — ответил Воронцов. — Я никому об этом не говорил.
— Слишком много загадок, — сказал Романов. — Один неизвестный передаёт информацию немцам, другой распространяет информацию о том, что Ваша внучка была в Польше. И это при том, что знали об этих событиях единицы.
— Предатели где-то совсем рядом, — вздохнул Воронцов.
— Или предатель, — заметил Милютин. — Знаете, что меня больше всего удивило, когда я узнал о том, как немцы получили информацию о спецоперации? То, что предатель не работал на немцев!
— Но информацию им слил, — заметил кесарь.
— Вот именно! — согласился Милютин. — Из этого я могу сделать лишь два вывода.
— И какие же? — поинтересовался Романов.
— Или предатель работает на англичан, и слив информации имел целью дать немцам возможность подтянуть силы, чтобы конфликт получился максимально масштабным, или предателю было важно просто сорвать нам спецоперацию. До сегодняшнего дня я склонялся к первому варианту, но теперь ко второму. И я почти уверен, если мы найдём того, кто распространил слухи о том, что внучка Игоря Константиновича была в Польше, мы найдём того, кто звонил в немецкое консульство!
*****
С утра я вызвал водителя и поехал в Кутузовку. Там быстро сдал зачёт по теории заклинаний, после чего принялся искать Аню. Обошёл все места, где она могла быть, нашёл девушек с её группы, но её самой не увидел. Спрашивать о ней не решился — это могло привлечь ненужное внимание к её пропаже. А в том, что Аня пропала, я уже практически не сомневался.
Накануне в ресторане, получив от неё странное сообщение, я сразу же провёл параллели с нашей прошлой неудачной попыткой встретиться, и занервничал. На всякий случай наложил на себя все защитные заклятия, которые знал, и приготовился к неприятностям. Но ничего не происходило.
Я просидел в ресторане ещё полчаса и вызвал Кирилла, велев ему на всякий случай подъехать прямо к входу. Покидая заведение, не заметил ничего подозрительного
Поняв, что в Кутузовке Ани точно нет, я решил рассказать о случившемся Ивану Ивановичу. Хотел ему позвонить, но не успел — Иван Иванович позвонил мне сам и сообщил, что в три часа я должен быть у Романова. Я так обрадовался возможности скорой встречи, что даже забыл спросить, по какому поводу меня зовут.
Всю дорогу до администрации кесаря я думал об Ане. Из головы не выходили её слова о грозящей ей опасности. А ещё я безуспешно пытался расшифровать её послание. Что Аня имела в виду? Что было неправдой? У меня даже версий на этот счёт никаких не было.
Едва войдя в кабинет к Александру Петровичу, я понял: что-то произошло. Кесарь был невероятно серьёзен, а Милютин непривычно мрачен. Сразу же после обмена приветствиями, Романов протянул мне какую-то бумагу и предложил её прочесть. Я подошёл к кесарю, взял лист и начал читать. И с первых же слов мне стало нехорошо. У меня в руках был ультиматум, выдвинутый моим отцом федеральным властям. Отец требовал признания независимости Петербурга в трёхдневный срок, а в противном случае, угрожал войной.
Признаться, я надеялся, что до этого вообще не дойдёт, в последнее время отец начал меняться, и я так надеялся, что он передумает воевать. Но он не передумал. И хоть я подспудно был готов к такому развитию событий, этот ультиматум всё равно стал для меня ударом.
— Мне очень жаль, — сказал я, возвращая кесарю бумагу. — Я не думал, что это произойдёт так скоро. Я надеялся, что этого вообще не произойдёт.
— Всем жаль, Рома, — сказал кесарь. — Но мы тебя позвали не для того, чтобы сожалеть, а чтобы ты нам помог.
— Чем? — поинтересовался я.
— Пока не знаю, — признался Романов. — Но я сейчас рассматриваю все варианты выхода из этой ситуации. У нас есть три дня, надо что-то делать. Ты же понимаешь, что после начала боевых действий всё станет намного хуже?
— Понимаю.
— И, надеюсь, ты понимаешь, что ни о какой независимости Петербурга не может быть речи?
— Я хочу, чтобы Петербург был в составе России, — сказал я и нисколько не соврал, мне тоже не нравилась эта идея с независимостью, я боялся, что тогда я ещё сильнее отдалюсь от семьи, а мы только начали сближаться.
— Я тоже этого хочу, — вздохнув, произнёс Романов. — А ты уверен, что твоя бабушка не сможет нам помочь? Она ведь умная женщина, она понимает, что война — это путь в тупик.
— Она ещё в прошлый раз сказала, что не может на отца влиять.
— Не может?
— Возможно, не хочет. В любом случае она не будет этого делать.
— Скажи, Роман, — вступил в разговор Иван Иванович. — Может, на твоего отца кто-то влияет? Ты не замечал этого? Может, бабушка замечала?
— Не замечал, — ответил я. — На отца трудно повлиять. Единственный, кто на него имел влияние — это дед. После того как деда не стало, отец неуправляем.