Отверзи ми двери

Светов Феликс

Где-то Лев Ильич уже слышал недавно то же самое, но не мог вспомнить, кто это ему говорил, чуть ли не вчера...

– ...И плохие и хорошие, и русские и немцы, и большевики и католики... Ты чего улыбаешься?

– Вспомнил, - сказал Лев Ильич.
– Мне вчера то же самое недоумение высказывал один алкаш, в тяжелом был похмелье. Он архангела Гавриила играет в мистерии. А товарищ его... простите, Ангелина Андревна, беса, одним словом.

– Как мило!
– откликнулась Ангелина Андревна.

– Ну вот видишь, - продолжал Саша, - и спившийся актер и ученый трезвенник - все. Но "ведь что-нибудь значит же слово все!" - как восклицал Белинский, которого Достоевский по близкому случаю процитировал.

– Как ты поразительно цитируешь, - заметил Лев Ильич, он чувствовал, знал, что сейчас произойдет что-то ужасное, безобразное, но, может, еще он выдержит, защитится?..
– Об этом изуверстве - да ведь не средневековье, а в восемнадцатом просвещенном веке дело было!
– якобы защитившем чистоту веры. Я твой исторический анекдот имею в виду, а верней, комментарий к нему, об этом лучше промолчать - пусть все на твоей совести и останется. Ладно. Но как ты странно цитируешь, излагаешь, ну безо всякого понимания духа и мысли текста? Даже удивительно, вроде, наукой занимаешься. Я тоже,

небось, читал Достоевского. Да и Киреевский с Самариным были прежде всего православными людьми, все их идеи, а одна, раньше всего, главная - метафизическая, мистическая мысль была о цельной личности, о том, чтоб определить, верно ты сказал, сердцевину, ядро, но в себе, найти свою цельность, осознать, организовать свое "я" - весь этот чувствований хаос, связать всю свою жизнь со своими убеждениями - православием конкретно: разум, волю, чувства, совесть все, - и он не удержался, глянул на стол и на Сашину руку, в этот момент вонзившую вилку в кусок ветчины. Саша опять покраснел и в сердцах бросил вилку.
– Я уж не знаю, может, в чем-то Киреевский и ошибался, но русское "народное начало" он выводил именно из своего представления о цельности духа, выработавшегося в народе под влиянием именно православия. Потому я и не пойму, для чего ты вспоминал только что факты и свидетельства высоты русской духовной культуры - здесь вот и там, у себя в кабинете - с четырнадцатого, что ль, века по восемнадцатый, с Сергия Радонежского до Паисия Величковского? Для тебя творения Святых Отцов, которые они переводили и читали - красивые слова, мертвый капитал - уж прости, Вавилонская башня - или свидетельсто некой истинной жизни, стремления, прорыва к ней? Я тоже кое-что прочел, правда, мало, да и память похуже, но что-то и вспоминается. Что пользы в том, что ты будешь знать Библию и все изречения философов, а не приобретешь любви Божией и благодати?
– это не я, это Фома Кемпийский говорил. Высшая мудрость в том, он же добавил, чтоб стремиться к Царству Небесному и не привязываться ни к чему земному. Ни к чему - вот оно что. А ты начал с какой-то мечты о земном Граде, а кончил уж и не знаю даже сказать чем... Может, ты и Флоренского так же процитировал...
– и голос у него дрогнул.

– Ну извини, не достиг еще, чтоб тебе угодить. Уж прости, что цитирую не так, как тебе хочется.

– Саша недавно получил премию за свой последний труд - ЦК комсомола, вставила Ангелина Андревна.

– Поздравляю, - сказал Лев Ильич.
– А говоришь, не достиг.

– Благодарю, а юмор не принимаю - Саша уже явно и откровенно был раздражен.
– Так вот, обо всех, чтоб закончить. Тоже, кстати, манера перебивать... Почему?
– спрашиваю я риторически.
– Почему все-таки их так не любят? Ну не потому ж, что ростовщики, корыстники, есть ведь и поэты, бессребреники. Ну не от того, что чернявые - есть и блондины, да и чернявого почему б не полюбить? Да и не похожи бывают, ежели одна четверть - квартероны, или восьмая часть - ну как тут отличить? И однако сразу чувствуется - вот ведь в чем дело.

– В чем же, Сашенька, прямо из головы вон - вот память-то!
– любопытно смотрела Ангелина Андревна.

– А в том, извини, что запах есть. Да, да! Ну не примитивно, я б иначе не осмелился за столом, но и не слишком чтоб фигурально - реальность, одним словом. Есть. И нормальному человеку тот запах - я в принципе, в принципе говорю!
– омерзителен.

– Ты что?
– прохрипел Лев Ильич.

– А! Не нравится? Прав Достоевский!.. А чего злиться? когда речь о неграх заходит, о классическом запахе негра - не возражаешь, пошучиваешь? Да вся американская литература уж сто лет про это размышляет - и ничего! Кушаем, а здесь, вишь, не нравится. Выдал бы свою дочь за негра? А я, если б была, за еврея, значит, обязан?..

– Ах ты сволочь кацапская!..
– прохрипел Лев Ильич и, поднявшись, через стол ухватил его за галстук, за рубашку, рванул вверх, на себя, что-то затрещало, вытащил его на стол...

Зазвенела посуда, упал стул, Ангелина Андревна страшно закричала.

9

– ...Вы уж меня извините, Костя, но рассуждать, рассуждать намерен. Теперь все мое спасение - в рассуждении, иначе... иначе лучше и не думать. Или вы со мной не согласны?.. Я все на вас смотрю и понять чего-то не могу, мысль ускользает, бьется, только-только ее схватишь - а нет ее, улетела. Что за странность такая? Вы как к нему взошли, я и вздрогнул весь, напугался. Не то чтоб я вас терпеть не мог, неправда это, разве вы мне чего плохого сделали? Хотя да, конечно, а как же! Я и не успел еще вам это признание сделать: вы меня чуть не погубили. То есть, вы ли?
– вот вопрос. Вопрос вопросов, между прочим, не какой-нибудь детский - гамлетовский, про который тома сочинений написаны - а чего сочинять, там просто! То есть, может, и не проще, но спокойней - литература. Вполне можно в кабинете чаек пить и рассуждать на ту гамлетовскую тему - никуда от нее все равно не денешься!
– а тут... Постойте, Костя! А хорошо мы с вами чайку попили с домашним печеньем!.. Ну, я вам скажу, много повидал, но такого... А если б вас не было? А я еще тут копаю против вас и вам нелюбезности говорю - что бы, кабы не вы? ну что бы я еще там натворил?.. А вы крепкий паренек, я и не ожидал, на вас глядючи - как вы меня удержали, оторвали, вывели оттуда, я уж и не помню ничего - такая черная кровь ударила в голову! Вот она еврейская кровь! Верно профессор сказал - крепкая кровь, как кислота! Я ему хоть морду-то разбил? Как он, бедняжка, студентам покажется? А если студентки? Вот конфуз! А мама, голубушка, и фамилию никак вспомнить не может? А этот севрский фарфор? Это во Франции, что ли, город такой Севр? Вы были, Костя, во Франции?..

– Лев Ильич, может, лучше мы утром обсудим эти проблемы? Вы в какой-то горячке, больны?

– Спасибо, Костя. Я вижу, вы человек благоразумный и твердый - в принципах и в поступках. А это первое дело, если проверять верность принципов - так нас и марксизм учит, прав профессор, что я на нем штаны просидел. Теория, она практикой проверяется - критерий, одним словом. Но что мне от того пользы купил другие штаны, подзаработал на марксизме, купил - а где он теперь, марксизм, я имею в виду? То есть, он-то, может, и на месте. Я за ним не слежу да и штаны есть, а вот я где? Где я, Костя?..

Лев Ильич огляделся, мысль его летела, он и на минуту не мог ни на чем сосредоточиться, остановиться, будто сорвался с ледяной горы и только фиксировать успевал, что перед ним мелькало: едва успеет заметить, а оно уж мимо просвистит.

– Это ваша комната?

– Снимаю. Да нет, даже не я снимаю, а мой товарищ снял и уехал на год, я полгода живу и платить не нужно.

–

От жильцов, - сказал Лев Ильич.
– Это вот то самое и есть - от жильцов, так, что ли, в художественной литературе? А то я все думал - от каких же жильцов? Или такое русское выражение, а нацмену не понять? Он - нацмен, все равно нацменом останется, даже если и языка родного не знает, и спит только с блондинками, да свининой закусывает, а?.. Ничего вы его с ветчиной приделали, православие, скотина, защищает, прости меня Господи! Я уж тоже хорош, пост называется соблюдаю. Или смысл такой - ветчину трескать нельзя, а морду бить можно? Это ж тоже в русле народного характера - по Киреевскому и Самарину: помолиться, а потом морду бить дружку, который тебя наливочкой потчует? Да, большое благочестие, ничего не скажешь: "пшеница чистого благочестия" - так, что ли, говаривал тишайший Алексей Михалыч? Небесный домовладыка насеял ниву нашего православия пшеницей чистого благочестия, а завистливый враг всеял куколь душевредный... Опять слово нацмену непостижимое - куколь! Ну что может сие означать? А я еще в споры пускаюсь - самонадеянность какова, несомненно жидовская - куколь еще не превзошел, а уже Сашуню и вас порицаю... Да какая там благодать!..
– сорвался он вдруг и замолк, как об стену лбом его хватило.

Он теперь, уже трезвея, огляделся вокруг. Комната была небольшая, уютная, хоть и не слишком жилая. Форма, что ли, приятная - квадратная такая комнатушка об одно широкое окошко. Он сидел на пружинном матрасе, брошенном прямо на пол. У окна правый угол весь в иконах - с полу до потолка был устроен иконостас, а сверху, с крюка спускалась лампада на цепях. Теплился огонек. Другой угол завален книгами. А мебели словно бы никакой - маленький кухонный стол, да не новый - современный, под пластиком, - а старенький, такие теперь валяются по помойкам - и на нем книги, рукописи, и венский стул с обгрызенными ножками вот и вся мебель.

– Богато живете, - сказал Лев Ильич.

Костя не ответил. Он все такой же был - застегнутый, чинный, сидел на своем венском стуле, сигаретку курил. "А как все-таки он меня скрутил лихо, вспомнил Лев Ильич, молодец какой! Что б я еще там натворил? Да уж и так достаточно - что еще, убил бы? Или они б милицию вызвали? Могли б вызвать..."

– А что, Костя, мой друг серьезный специалист - ну в своей области я имею в виду? Я-то и не читал его сочинений.

– Три копейки цена. Библиотека у него хорошая. Даже уникальная. И книжки легко дает... Вас, вроде, отпустило? А то я уж думал, что с вами делать?.. Специалист! Это такая странная советская порода - я их про себя называю клопами, промышляющими на русской культуре. Вы действительно думаете, что ваш ученый друг много знает? Что за знания - какой в них смысл? По мне так лучше ваша живая путаница, нежели его основательность - к чему она приложима? Он вроде бы все прочел и все знает-помнит. Причем, вишь, какой высокой культурой окармливается - да не в коня, выходит, корм. Он не хочет, да на деле и не способен признать христианскую истину - она все его мироощущение в корне отрицает. Но тем не менее все свои умствования и построения основывает именно на христианских идеях. Вот в чем фокус этой новой породы. Понятия вечности, смирения, отрицания мира - это все для него, верно вы сказали, Вавилонская башня, а отсюда и жалкий национализм, настоенный вроде бы на православии, но настолько ему чуждый, как и иудаизм, скажем. И тем не менее, заметьте, токует, он и академиком станет, и авторитет будет - как же, защитник и глашатай русской духовной культуры! И вот тут интересно, если б я занимался социальными или общественными науками, непременно бы исследовал этот феномен в чем тут дело? По сути ведь нет в мире силы, принципиально более враждебной этому режиму. Христианство в корне, бесповоротно изменяет не только внутреннюю - всю внешнюю жизнь человека, он неминуемо становится в оппозицию к любому политическому строю, потому что этот строй обязательно стесняет духовную свободу человека, хотя до внешних преобразований христианству, конечно, нет дела. Но это - если власть имеет дело с истинным христианином, с верностью идеалу. Но когда остается одна шелуха, слова, под которыми ничего нет - тут и происходит сближение, причем на почве самой внешней - ненависть к интеллигенции, к инакомыслящим, к тем же евреям. И эта нищета мысли, эта внешность куда как удобна власти, выгодна, самое оголтелое человеконенавистничество прикрывается тут видимостью чуть ли не нравственных идеалов - патриотизм, народность, история, культура. И тут Бог знает до чего можно дойти - да уж было, слава те Господи - вплоть до сталинских развлечений. Что говорить, не сейчас это произошло - сто лет назад, больше, завязался этот страшный конфликт, вся русская культура им перепутана. А сегодня это, пожалуй, единственный случай, когда на культуре можно подзаработать, и неплохо, как видите. Стол-то какой? А что до ветчины - помните анекдот про Филарета Московского?.. Как он, тоже так вот, в Великий пост пришел в дом, а там курица на столе. Хозяева, естественно, чуть не в обмороке. А он спокойненько так прошествовал к столу, ножку отломил и с аппетитом, похваливает... А вы как-то странно развиваетесь - быстро, но... Я с любопытством наблюдаю за вами - от встречи к встрече - откуда такая ортодоксальность?
– интеллигент, из гуманизма, да еще с еврейскими комплексами - правее папы?

– Это уж не вы ль - папа?

– Тяжко вам придется, Лев Ильич. Я раньше думал, обойдется, укрепитесь, укоренитесь, если, конечно, вас какой-нибудь отец Кирилл не собьет. Но теперь понял - чем дальше, тем все хуже будет.

– Куда уж хуже, - сказал Лев Ильич, - тут такая карусель...
– его опять начинало трясти. И Костя как-то странно сидел, и что-то в голове у него путалось - зачем он попал сюда, почему вдруг именно Костя его спас? Да и спас ли, так ли это называется? От чего спас - он уже и позабыл. Да и говорит вроде разумно, не согласиться нельзя, или что-то не сообразил Лев Ильич, но ведь помнил он, помнил, что именно Костя завел его совсем не туда - неделя только прошла...
– Значит, в пост курицу с ветчиной не возбраняется, особенно, если заел горчицей - или Филарет без горчицы сжевал, чтоб хозяев не огорчать, молчит про то анекдотец?.. Значит, на православии можно и в погроме подработать, и у атеистов, - если предложить им идейку в традиции? Стерилизовать евреев для предохранения от загрязнения крови - за это можно академика получить? А Филарет Московский, если мне память не изменяет, один из столпов нашего православия? Или... А Флоренский... скажите, а Флоренский? Вы скажите мне только это, Костя, правду скажите, не солгите, а, Костя?..
– Льву Ильичу показалось, он повис, одной рукой еще цепляется, чуть держится за проволочку. Он видел, как она посверкивает перед глазами: медная, что ль, слабенькая...
– мелькнуло у него. А если оборвется - там уж внизу развеселая шла гульба, знал Лев Ильич, что его там ждет.