Ответ Е. А. Соловьеву
Шрифт:
12) Напрасно также г. Соловьев приписывает мне то, чего я не говорил: «г. Шулятиков упрекает меня даже в том, что я делаю заимствования из статьи Успенского [23] о Гаршине [24] ». Подобного упрека г. Соловьеву я не делал. Я лишь привел «случай» с заимствованием у Глеба Успенского в качестве одного из примеров, подтверждающих общее положение: г. Соловьев ссылается часто на какого-нибудь писателя якобы для подкрепления своего собственного мнения , а на самом деле замаскировывая подобными ссылками факт заимствований чужих мыслей. Я упомянул, правда, между прочим, что в большинстве случаев он даже не приводит имени писателя. Но из чего видно, чтобы случай с заимствованием у Глеба Успенского я подводил под рубрику «большинства случаев». Я тут же привел пример заимствования из статьи г. Андреевского с указанием источника, пример
Против самого указания на факт «переложения» взглядов Глеба Успенского на Герцена г. Соловьев ничего не возражает.
13) По поводу заимствования из статьи г. Розанова о Страхове г. Соловьев замечает, что количественно он (г. Соловьев) предоставляет «говорить больше самому Страхову, чем Розанову», и ссылается на с. 323–325 своей книги, где приводится целый ряд выписок из брошюры Страхова «Бедность нашей литературы».
Опять г. Соловьев ссылается на то, что к делу не имеет никакого отношения. Мое замечание касается лишь характеристики общего миросозерцания Страхова (на что я и указал ссылкой на определенную главу «Очерков»).
А что г. Соловьев положил в основание своей характеристики миросозерцания г. Страхова статью г. Розанова – это факт, не подлежащий сомнению. Г. Соловьев часто цитирует «по форме» (целых 1 3/4 с.) и частью пересказывают статью г. Розанова (местами он делает добавления от себя, но в своих добавлениях не идет дальше высказывания общеизвестных истин). Со слов г. Розанова он разъясняет отлично учения почвенников от славянофильской догмы, со слов г. Розанова он разъясняет отношение Страхова к рационализму.
Цитаты на с. 323–325 «Очерков» приведены не для характеристики миросозерцания Страхова: в данном месте г. Соловьев лишь пользуется сочинениями Страхова для характеристики «западничества» эпохи «великих реформ», вместо того чтобы сделать самостоятельную оценку этого явления.
14) «Упрека, что я слишком широко пользуюсь трудами A.M. Скабичевского и В. Розанова при характеристике Достоевского – не понимаю», – заявляет г. Соловьев. Со своей стороны, я не понимаю, почему г. Соловьев не обратил внимания на то место моего фельетона, где я точно указываю пределы этого «широкого пользования» трудами г. Скабичевского и г. Розанова: «у г. Скабичевского г. Соловьев целиком заимствовал характеристику Достоевского как представителя городской культуры и как разночинца. Учение Достоевского о целительной силе страдания он излагает» по г. Розанову». А это два существенных пункта в сделанной им характеристике Достоевского, как художника и мыслителя [27] . Что же касается «некоторого» влияния, которое, по нашему мнению, оказали на г. Соловьева произведения г. Волынского [28] , оно замечается в тех местах характеристики, где говорится о «чувстве трагического», о «своеволии личности», о «восстании против богов».
15) Г. Соловьев отрицает, что он «точно» изложил содержание характеристик, которые г. Скабичевский дал Клюшникову, Всеволоду Крестовскому [29] , Авсеенко [30] и Головину [31] .
Мы имеем в виду ту общую характеристику особенностей талантов этих писателей, которую г. Скабичевский сделал в своей «Истории» и которую г. Соловьев повторил в точности, имеем в виду их распределение по степени их таланта, их отношение к аристократии и чиновнической среде, мы имеем в виду сходство в разных деталях. Г. Скабичевский пишет: «Самое заглавие первого романа («Панургово стадо») показывает, как смотрел В. Крестовский на движение шестидесятых годов; он отрицал в нем всякую самостоятельность и самобытность, органическую связь с процессом развития русской мысли»… Г. Соловьев перефразирует: «Заглавие «Панургово стадо» особенно характерно для автора. Мелочно и злобно относится он к описываемой им жизни, он видит в ней что-то стадное, нецельное»… Г. Скабичевский характеризует Клюшникова, как «идеалиста сороковых годов», которому именно приверженность культуре сороковых годов не позволили понять шестидесятников. Г. Соловьев повторяет сказанное г. Скабичевским [32] .
Правда, г. Скабичевский делает некоторые дополнения. Из книги г. Головина «Русский роман» он берет дополнения к характеристике романа «Петербургские трущобы». Фраза: «Крестовский выводит кружок аристократов, но эти последние обрисованы без всякого таланта, по шаблону французских бульварных романов»… есть, несомненно, «переложение» соответствующего места из книги г. Головина [33] . Но, безусловно, отрицательная оценка «реализма» Крестовского, реализма, с которым он обрисовал петербургские вертепы, навеяна также соответствующей оценкой у г. Головина. Но то место, где говорится о «сгущенных красках и в одном фокусе собранных эффектах» – опять-таки является результатом
16) Касаясь вопроса об общих взглядах на ход литературного движения, г. Соловьев опять-таки прибегает к удивительному полемическому приему. Как явствует из начальных строк моего фельетона, я разумею «под общей точкой зрения» именно ту «общую точку зрения», в деле установления которой он (г. Соловьев) считает себя новатором (см. его статью в «Жизни», 1899 г., ноябрь, с. 421). Об этой точке зрения, согласно которой историк литературы должен выяснить ход литературной эволюции из развития общественных групп, я и говорил тогда, когда ссылался на произведения г. Михайловского, г. Скабичевского и г. Протопопова [37] . В своих прежних произведениях названные критики много и убедительно трактовали о психологии писателей-дворян и писателей-разночинцев. А нового освещения психологии и художественного творчества писателей-дворян и писателей-разночинцев г. Соловьев не дал. «Больше того, что говорили по данному вопросу названные критики, г. Соловьев не сказал. Он лишь повторял их слова».
Г. Соловьев на это отвечает, что ни у г. Михайловского, ни у г. Протопопова, ни у г. Скабичевского русская литература не рассматривается «с точки зрения ее борьбы с официальной народностью» и ход этой борьбы не излагается по формуле диалектического развития». Ответ, как видите, дается замечательно удачный!
Что же касается «борьбы с официальной народностью», то действительно в начале книги она выставляется г. Соловьевым в качестве «основного тезиса русской литературы». Но, во-первых, тезис этот не представляет из себя ничего особенно глубокомысленного, хода литературного развития за целое столетие никак нельзя объяснить с помощью этого тезиса, и в книге г. Соловьева он является чем-то искусственно пристегнутым. Поэтому мы и не упоминали об этом тезисе. Весь интерес книги заключается в «проведении» другой «общей точки зрения». Но к несчастью, в деле проведения последней точки зрения автор «Очерков» не сказал никакого «нового слова».
17) Говоря об изложении философских взглядов Герцена, я имею в виду взгляды, высказанные в тех статьях Герцена, которые г. Соловьев называет «философскими статьями».
Г. Соловьев не возражает ничего против того, что данные взгляды он изложил не по Герцену, а по статье г. Скабичевского. Возражать, действительно, против таких фактов, как переписывание на протяжении двух страниц одинаково подобранных цитат из Герцена, сопровождаемое переписыванием нескольких фраз, принадлежащих г. Скабичевскому [38] , конечно, нельзя. Но вот г. Соловьев указывает, что «понимание философских взглядов Герцена как выражения непримиримого противоречия стихийных сил природы и истории и воли человека у г. Скабичевского нет». Действительно, подобной точки зрения г. Скабичевский определенно не высказывает (он скорее намекает на нее в тех местах своей статьи, где говорит о «диалектических противоречиях жизни», о взглядах Герцена на личность и государственный организм). Но зато на подобной точке зрения стоит г. Страхов, статья которого служит для г. Соловьева «источником» (см. Страхов «Борьба с Западом», т. 1, например, с. 15, 33, 40–41, 66). Страхов указывает и на «ничем неотвратимую возможность бед, независимых от нашей воли», и на «страшную сторону жизни» (ср. «Очерки», с. 162: «он (Герцен) видел какую-то огромную и страшную силу, силу стихийную, которая ведет людей независимо от их воли и т. д.»), и на «зависимость человека от случая, от обстоятельств, которых невозможно предотвратить и предвидеть», и на «неразумность и жестокость» исторического процесса, не дающего «выхода силам» отдельного человека, и на «слепую природу». Обо всем этом и даже чисто в аналогичных выражениях говорит и г. Соловьев (см. указанные им места из его книги) [39] .
18) Наконец, г. Соловьев дважды в своем «Письме в редакцию» упоминает о некоторых пунктах «обвинительного акта», которые хотя были высказаны, но ничем не обоснованы. Опять странная неточность! Г. Соловьев на самом деле не оставил без внимания решительно ни одного пункта и на все, за исключением вопроса о влиянии г. Волынского, ответил…
Но как ответил?.. Надеемся, что мы достаточно выяснили характер его ответов и характер тех полемических приемов, которыми он пользуется.
Курьер. 1902. № 87.