Ответ Империи
Шрифт:
— Отнюдь. С тобой легко, ты очень хорошо чувствуешь партнера.
— Все зависит от партнера. Ты думаешь о чем-то другом?
— Просто интересно — светомузыка в квартире. Редко встречалось.
Прожекторы, замаскированные под хрустальные бра, отбрасывали на стены разноцветные зайчики, сменяя цвет и фигуры мягко, не раздражая; потолок освещался голубоватыми тонами, а стены — желто розоватыми, и казалось, что это уходящее солнце просвечивает сквозь листву невидимого сада.
— Разумеется. У них это сейчас вышло из моды, а у нас развивается
— Очень удачно. В тон настроению.
Проигрыватель плавно перешел на созерцательный ритм композиции Лео Сэйера 'Когда ты нужна мне', и саксофон страдал из среднечастотных динамиков, оттеняя надрывный голос певца и необычный, холодный, древесно-мшистый аромат духов 'Офелия', который почувствовал Виктор, когда щека с ямочкой оказалась дразнящее недалеко от его щеки.
— Этот вечер, как тоннель, — сорвалось с его губ.
— Какой тоннель?
— Тоннель, в конце которого виден свет зари. И все вокруг дышит надеждой и ожиданием чего-то долгожданного, от чего замирает сердце, и что ждет там, на выходе.
— И это может быть мираж.
— Я верю, что это не мираж. Мы сильные люди, мы можем превращать миражи в плоть и кровь…
— С тобой хорошо, ты неисправимый оптимист, и веришь, что будет не как 'Под ледяным солнцем' Стругацких.
— Я не читал этой вещи у Стругацких.
— И не читай.
— Неудачная?
— Считается одна из самых удачных вещей. Вышла в девяностом. Последнее, что Братцы написали вдвоем.
— Запрещенная?
— Нет. Просто очень тяжелая. Как 'Письма мертвого человека'.
— Это где Ролан Быков играет?
— Это роман. Борис Стругацкий с Рыбаковым. Ты перепутал с 'Письмами невостребованными', он там играет. Хотя и по 'Мертвому человеку' тоже хотели снять, но денег не дали, аналитики сказали, что лента себя не окупит.
— А 'Письма невостребованные'?
— Что 'Письма невостребованные'?
— Ну, со сборами?
— Смеешься. А, ну, ты ж, наверное, не видел, тут очереди в 'Октябрь' были аж до гастронома. Потом 'Оскара' дали, за лучший зарубежный, в смысле, у них там он зарубежный…
'Надо наверстывать. Значит, про солнце читаем, про письма смотрим. Вообще, почему Светлана решила нас знакомить? Решили послать на дипработу, а дипломату жена нужна? Чушь, чушь. Вероника должна меня соблазнить? Не похоже. Я должен соблазнить Веронику? Заданий не давали. Эксперимент такой? Не знаю. Нормальная женщина, одинокая, кроме личной, по советским меркам, все устроено. Работа с чем-то связана? Ну, мне бы сказали. И, потом, почему хроноагент?'
— Так, вот сейчас диск кончается и идемте чай пить.
'Рог изобилия' оказался бисквитным и был пропитан коньячным сиропом и прослоен добротным масляным кремом, в котором тоже чувствовался вкус хорошего коньяка. В сущности, все, что порождает у человека чувство комфорта и собственного достоинства,
— Это просто прелесть! А я обычно все на праздники 'Брянский' выбирала.
— Который с орехами? Я просто не знал, что вы любите с орехами.
— Нет, это скорее привычка. Помните, когда-то все за 'Брянским' гонялись? Вы для меня открыли обалденную вещь. Так, совсем забыла. Пару секунд!
Она выскочила за дверь, и тут же вернулась с кассетой, которую скормила двойке. Плотоядно замурлыкав, агрегат выдал титры.
– 'Тень от луны'. Детектив. Абдулов снимается и молодые — Невская, Порошина, Шакунов…
— Про шпионов?
— Видеть не могу шпионских. Это психологический, в духе Уилки Коллинза. Содержания рассказывать не буду, а то неинтересно смотреть.
Дверь приоткрылась, и в дверь из гостиной протиснулась кошка. С минуту она ходила по кухне кругами, словно раздумывая, затем вскочила на свободный стул и стала на задние лапы, опершись передними на край стола и с любопытством принюхалась.
— Люси, на стол нельзя, — строго погрозила ей Вероника. Пристыженная кошка спрыгнула со стула и полезла греться на экран, прикрывавший батарею; она вытянулась во весь рост, чуть свесив длинные лапы и придерживаясь ими, чтобы, задремав, не упасть.
— Умная, — заметил Виктор.
— Еще какая! Что говоришь, она сразу все понимает, только сказать не может.
…За окном горел разноцветный витраж из квадратиков окон домов микрорайона, и низкие, ползущие над самыми крышами, облака фосфоресцировали коричневато-желтым сиянием, подсвеченные уличными фонарями. Холодные капли ночного дождя медленно стекали по стеклопакетам. Виктор протирал тарелки, которые Вероника доставала из моечной машины, и в голове его вертелись строки старой песни — 'В нашем городе дождь, он идет днем и ночью…' Типовая программа светского вечера вдвоем была исчерпана.
— Прости, я наверное, засиделся, — сказал Виктор, когда на кухне был восстановлен первозданный порядок, — уже одиннадцать, тебе завтра тоже на работу…
Вероника подошла к окну, и, присев на подоконник, посмотрела в пространство ночи, пронизанное у фонарей мелкими черточками небесной воды.
— У-у… Слушай, куда ты пойдешь в такой дождь?
— Это мелкий дождь и у меня зонтик.
— Не надо. Самое простудное время. Значит, так: я стелю тебе на диване, выспишься, а утром сразу отсюда на работу.
— Подожди, ну как это… Неудобно.
— Ну что неудобно, квартира пустая, а ты куда-то в общежитие попрешься.
— Там не общежитие, там комплекс.
— Ну что комплекс, ради этого по дождю топать? Не спорь с женщиной.
— Не знаю, как-то это…
— Что как-то?
— Ну… ну, не знаю… дочь, кстати, против не будет?
— Ага, против. Она у меня каждый вечер по Домолинии стучит: 'Мама, заведи себе какого-нибудь знакомого, пока я на учебе'. А ты ж не какой-нибудь знакомый.