Ответ знает только ветер
Шрифт:
— Есть у вас с собой шариковая ручка? Пожалуйста, напишите мне название этой воды. И название фирмы-изготовителя.
— «Gres», Paris.
— Я тоже обязательно приобрету ее, — сказал я.
— С удовольствием выполню вашу просьбу. — Он вынул из кармана визитную карточку и на обратной стороне написал золотой ручкой то, о чем я его попросил.
— Спасибо, — сказал я. — Очень любезно с вашей стороны.
— Не о чем говорить!
Дверь опять открылась. На пороге появилась медицинская сестра в белом — женщина могучего
— Мадам готова вас принять.
— А вы итальянка, — сказал я ей на ходу.
— Верно, мсье. Из Милана. Никак не избавлюсь от акцента. Хотя уже шесть лет работаю здесь у мадам и живу во Франции. — Она придержала дверь, и я вошел в затененную спальню Бриллиантовой Хильды. Медицинская сестра назвала ей мое имя.
— Хорошо. — Хильда еле ворочала языком, словно наглоталась чересчур много транквилизаторов. — Оставьте нас одних, Анна. И никого не впускайте, понятно?
— Да, мадам. — Дверь за ней закрылась.
— Подойдите ко мне поближе, господин Лукас. Возьмите себе стул. Да, вот этот, хорошо. Сядьте поближе, чтобы я могла вас видеть и чтобы мне не приходилось говорить громко. — Она внимательно вглядывалась в мое лицо своими розовыми глазками. Пальцы ее все время беспокойно бегали по одеялу.
— Страховка. Конечно. Понимаю, я все понимаю. Только уж простите, если я… — Она схватила кружевной платочек, отвернулась к стене и какое-то время поплакала. Я ждал, вдыхая сладковатый аромат цветов, которым и здесь был напоен воздух. Внезапно Хильда повернулась ко мне. Лицо ее было белым и гладким, и говорила она энергичным свистящим шепотом.
— Убийство. Конечно, убийство. Подлое, коварное убийство! — Она всхлипнула и еще раз повторила: — И какое жестокое!
— Что значит «какое жестокое»? — спросил я.
Левая нога и левый бок побаливали, но не очень сильно.
— Как вам нравится мой изумрудный гарнитур? — вдруг спросила она, странно оживляясь.
— Великолепный гарнитур. Так что же значит «какое жестокое»?
— Из десяти изумрудов этого колье и кольца восемь — согласно официально утвержденным документам, в том числе, конечно, и большой каплевидный изумруд, — взяты из колье, некогда принадлежавшего царю Александру Второму.
— Сударыня, что вы хотели сказать своим замечанием относительно характера убийства?
— А вы и сами знаете, — сказала Хильда, полузакрыла свои розоватые глазки и улыбнулась бессмысленной блуждающей улыбкой. Я немного струхнул. Потом у меня появилось еще больше причин для страхов такого рода. — Вы и сами знаете! Обязаны знать!
— Но я не знаю. Мсье Лакроссу вы сказали, что, по вашему мнению, вашего брата убил один из его деловых друзей, попавший в безвыходное положение.
— Ах, этот Лакросс! — Она опять хихикнула своим ужасным смешком. — Этот бедняга мсье Лакросс. Такой щуплый, такой запуганный и такой ответственный! Я сразу поняла, что от него толку не добьешься. Потому и сказала
— Значит, это была ложь?
— Этот каплевидный изумруд позже был вырезан из другого, еще большего размера. Он весит семьдесят пять карат…
Я не отставал:
— Значит, это была ложь? Ответьте мне, мадам!
— …а восемь изумрудов все вместе весят восемьдесят три карата. Прелестно, не правда ли? Да, конечно, то была ложь. — Теперь Хильда опять перешла на шепот. — Этот Лакросс очень осторожен. Боится, что его вовлекут во что-то противозаконное. Боится to get involved, если выразиться по-английски. Вы меня поняли, не так ли?
— Да, — ответил я. — А как вы думаете, почему убили вашего брата?
— Разумеется, его хотели уничтожить.
— Кто?
Ее улыбка теперь была уже совершенно безумной.
— Ну, как же, мсье Лукас! Все!
— Все?
— Разумеется, все! Вы приехали из Германии. Мы с вами соотечественники. Вы знаете, как обстоят дела в Германии. Мой брат был выдающимся человеком. Слишком выдающимся на фоне других. — Она хихикнула. — И не делайте вида, что вы удивлены! Вы прекрасно знаете, что его убили все вместе.
На память мне пришла фраза Лакросса, произнесенная с иронией, — «Желаю успеха!» — когда я сказал, что собираюсь посетить Бриллиантовую Хильду и вслух высказал сомнение, в самом ли деле эта особа не совсем в себе.
— Все его друзья, — повторила Хильда, хихикая. — Все вместе. Чтобы он исчез, чтобы его больше не было.
Я решился.
— Вы говорите только о тех его друзьях, которые приехали, чтобы отпраздновать его день рождения?
— Его день рождения! — Она вдруг заплакала. Рыдания душили ее. — Он был бы сегодня… — Она не могла продолжать.
Я вскочил со стула, потому что все ее тело содрогалось. Надо было что-то делать. И я поспешил к двери.
— Куда… вы… хотите?
— Позвать медсестру…
— Не надо! — Внезапно в ее голосе зазвучали металлические нотки. Я резко повернулся. Она опять сидела в кровати и уже не плакала, хотя лицо все еще было залито слезами. — Пусть сестра остается за дверью. Никого не надо звать. Вернитесь на место, сейчас же.
— Нет.
— Что значит «нет»?
— «Нет» значит, что я не люблю, когда со мной разговаривают в таком тоне.
— Извините. — Она опять улыбалась этой бессмысленной улыбкой. — Мои нервы… У меня так плохо с нервами… Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Пожалуйста, присядьте.
Я сел на стул.
— Итак, вы возлагаете вину на этих его друзей и деловых партнеров?
Она чуть не задохнулась от смеха.
— Что за бредовая мысль! Боже, какой бред! Его близкие друзья, мои дорогие друзья… Господин Лукас, такие шутки неуместны.
— А я и не шутил, — возразил я. — Но вы сказали «все». Кто эти «все»?