Ответ знает только ветер
Шрифт:
Телевизионные программы давно закончились, поэтому я включил свой транзистор. Он был настроен на волну американской военной радиостанции во Франкфурте, и первое, что я услышал, был голос Боба Дилана — клянусь всеми святыми:… «Ответ, мой друг, знает только ветер. Ответ знает один только ветер…» Я быстренько выключил приемник, налил себе виски и стал думать об Анжеле; теперь боль от тоски по ней разлилась по всему телу.
К четырем часам утра я был пьян в стельку. И тут потребовал соединить меня с Каннами. Я с трудом ворочал языком и постарался говорить как можно отчетливее, когда Анжела, спустя довольно долгое время
— Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего, — сказала она. — Где ты? В «Мажестик»? Почему ты звонишь в такую рань?
— Я в Дюссельдорфе, — сказал я.
— Где?
— В Германии. В Дюссельдорфе. — Теперь мы говорили с ней по-французски, Анжела была еще слишком скована, чтобы говорить со мной по-немецки.
— Ты не в Каннах?
— Нет. Мне пришлось вернуться.
— Ты не позвонил мне перед отъездом.
— Мне не хватило духу.
— Офицеры уголовной полиции вчера были у меня. Искали тебя. Ты исчез после того, как ушел от меня. Где ты был?
— В каком-то баре. И потом у путаны, — сказал я. — Килвуд убит.
— Я знаю. Знаешь, что здесь творится. Тучи репортеров. Со всего света. Адвокаты Килвуда. Американские полицейские чины. Но все делается втихую. Газеты сообщают лишь о самом факте убийства. Судя по всему, хотят избежать скандала. О, Роберт, почему ты мне солгал?
— Я сказал тебе правду.
— Да. Под конец. А вначале ты мне солгал.
— Зато сейчас уже не лгу, Анжела, — сказал я. — Я расстался с женой. Я навсегда от нее уехал…
— О Господи… — вздохнула Анжела.
— …и говорю сейчас из отеля. — Я назвал, из какого именно и дал номер здешнего телефона.
— Погоди… Погоди-ка. Мне нужно найти очки… И чем записать… Так какой номер?
Я повторил все еще раз, и она записала под диктовку.
— Я расстался с женой, чтобы ты убедилась, что я сказал тебе правду. Я больше не люблю ее, уже давно не люблю. Завтра я пойду к адвокату — то есть, уже сегодня — и подам на развод. Меня, конечно, признают виновным.
После этих слов Анжела так долго молчала, что я подумал, будто она положила трубку.
— Анжела!
— Да. — Ее голос упал до шепота. — Приходи, Роберт…
— Конечно, Анжела, конечно, я приду, — заторопился я, и боль, разлившаяся по всему телу, улетучилась, как по мановению волшебной палочки.
— Когда ты придешь?
— Еще не знаю.
— Но скоро?
— Как только смогу. Но еще не знаю, когда. Мне придется немного поработать здесь. Но завтра вечером я тебе позвоню, хорошо?
— Ты можешь звонить, когда угодно, — сказала Анжела. — Утром, вечером, ночью, на рассвете, вот как сейчас. Я всегда буду дома и буду ждать твоего звонка. Как ты себя чувствуешь?
— Ужасно, — ответил я. — И в то же время я счастлив, бесконечно счастлив.
— Я тоже, — сказала Анжела. — Я тоже, Роберт. Но все же скорее ужасно. Мы поступаем дурно, Роберт.
— Ничего подобного, уверяю тебя, мой брак давно был чистым фарсом.
— Да, теперь я верю тебе. Не то и теперь не стала бы с тобой разговаривать. Тем не менее, мы поступаем дурно, Роберт.
— Нет, — возразил я.
— Да, — настаивала Анжела. — И Бог покарает нас за это.
— За то, что мы любим друг друга? — спросил я.
— Ты знаешь, за что, — сказала Анжела. — Нельзя тянуть жребий с Богом.
— Но
Вновь наступило молчание, показавшееся мне бесконечным. В телефонной трубке зашуршало. И потом раздалось:
— И я не могу, Роберт. Я тоже уже не могу поступить иначе.
— Все будет хорошо с нами, — убеждал я Анжелу. Она молчала.
— Ты мне не веришь?
— Нет, но мне так хотелось бы верить. Ведь ты сейчас пьян, правда?
— Да, — признался я. — И очень.
— Мне бы тоже хотелось сейчас напиться, — сказала Анжела. — Ну, до завтра. Завтра вечером я буду ждать твоего звонка, Роберт. Я… — Тут связь почему-то прервалась. Я подумал было заказать разговор с Каннами, но потом оставил эту мысль.
Так я сидел, положив ноги на столик, прихлебывая виски и глядя на многочисленные огоньки аэропорта, напомнившие мне Канны. Один лайнер летел прямо на отель. Я видел, как он приближался, мигая огоньками, потом круто взмыл вверх. Реактивные двигатели рокотали глухо, и все вместе вдруг показалось мне нереальным, абсолютно нереальным.
33
Зазвонил телефон. Я услышал его звонок сквозь сумятицу тяжких сновидений и подумал, что это мне только снится. Мне снились в эту минуту огромные змеи, целый клубок змей, с которыми я боролся не на жизнь, а на смерть. Змеи явно намеревались задушить меня.
И вдруг зазвонил телефон. Нет, то был не сон. Я вскочил, разом проснувшись и не понимая ни где я, ни который час, ни какое число, ни кто я такой, — нет, в самом деле, ничего этого я не мог бы сказать. Телефон опять зазвонил. Я не мог видеть аппарата, потому что из-за задернутых штор в комнате было почти темно. И мне все еще мерещилось, что змеи сдавливают мое тело; и волосы, и лоб, и весь я просто был насквозь мокр от пота.
Где я? Где этот проклятый телефон? Нащупывая его одной рукой, я опрокинул стакан с водой, стоявший на ночном столике, попал рукой в лужицу, стекавшую на пол, и наткнулся на что-то твердое — телефон. Я поднял трубку. Моя рука дрожала, когда я подносил трубку к уху.
— Да?
— Доброе утро, господин Лукас, — сказал девичий голос. — Вы просили вас разбудить. Сейчас семь часов.
— Семь часов, — тупо повторил я.
Я хотел положить трубку, но не нашел рычага, стал обеими руками нашаривать включатель настольной лампы, нажал на него, и отвратительный, слишком яркий свет внезапно разлился по комнате. Что это за… И тут я все вспомнил. Да это же мой номер в гостинице! Ну конечно, я же просил разбудить меня в семь часов. Ведь я нахожусь в «Интерконтинентале». Я оставил свою жену. Ради Анжелы. И в четыре утра еще разговаривал с ней. Значит, не поспал и трех часов. Я знал, что опять засну, если немедля не встану, а спать мне было никак нельзя. Я увидел, что вода, пролившаяся из стакана, стекла со столика на пол и образовала темные пятна на ковровом покрытии. Я набрал в легкие побольше воздуха и рывком вскочил с кровати — слишком быстро, потому что закачался и чуть не упал. Голова раскалывалась от боли. Это все виски, слишком много я его выпил за эту ночь. Я все еще не протрезвел. Ощупью я кое-как доковылял до окна спальни и раздернул шторы. Ослепительный солнечный свет больно резанул меня по глазам. Я прижал обе ладони к лицу. Там, за окном, раскинулось летное поле.