Ответные санкции

Матвиенко Анатолий Евгеньевич

Быть может, в Израиле разберёмся. Там никто нас не ждёт, вопреки кипрским надеждам, кроме наглой бабы из непонятной спецслужбы. Колоритный типаж, низенькая, крепкая, носатая, чрезвычайно не в моём вкусе. Прилипла как квитанция к лобовому стеклу, теребит мой паспорт и задаёт массу вопросов, интересных лишь ей одной.

– У вас есть родственники в Ливане, Сирии, Иране?

– Нет.

Отвечаю сдержанно и односложно. Но вот уже десять минут подряд. Закипаю. Булькаю. Вот-вот взорвусь и вылью на неё больше антисемитизма, чем накопил за сознательную жизнь.

– А у ваших знакомых?

–

Нет.

– А вы точно знаете всех родственников всех ваших знакомых?

Вспоминаю мазафаку, как и тем вечером. Пока про себя.

– О тех, что знаю, в сомнительных странах родственников не держат.

– Значит, точно не знаете, – черноволосая выдра с загнутым носом делово помечает что-то в планшете. Может, просто напоминалку набивает «завтра записаться на маникюр», но меня выбешивает. – Идём дальше. Эти знакомые что-нибудь своим родственникам передавали? Везёте в багаже?

– Какие родственники? Какие знакомые… Никто и ничего со мной не передавал!

– Не нужно на меня кричать. Я делаю свою работу – обеспечиваю безопасность государства Израиль.

– Я причём?

– А вы не хотите спокойно ответить на стандартные вопросы и тем самым подрываете безопасность государства Израиль.

Обречённо машу лапами: давай дальше. Наверно, твоего прадедушку пытали нацисты… Что ж ты на русских отыгрываешься? Немец через два человека сзади!

– Вернёмся к знакомым. Вы их спрашивали, есть ли у них родственники в Ливане, Сирии, Иране?

– Ну, иногда разговоры заходили о родне…

– И что они вам рассказывали о родственниках в Ливане, Сирии, Иране?

– Да нету у них там родственников!

– Отлично, – заявляет мадам Граница-На-Замке. Или мамзель, поди их разбери. – Добро пожаловать в Израиль!

На раскалённой мостовой Тель-Авива Гриша шепчет:

– Отлично! Ни один агент так не ведёт себя с секьюрити.

Убеждаюсь, что никто не слышит.

– Хотел ей на вас указать. Мол, у того господина дочь вышла замуж за сирийца и уверовала в ваххабизм.

– Шуточки неуместны…

– Какие уж шуточки! Американца, говорят, так и не нашли.

Бонд, русский Бонд, изображает святую невинность.

– Видел, как он насосался? Запросто мог вывалиться за борт! Всё, едем в отель, потом с экскурсии соскакиваем, каждый поодиночке дует к рекрутёрам.

Не представлю, как возможно нализаться крохотными порциями вискаря, на три четверти разбавленных газировкой и талым льдом, тем более – крепкому мужику спортивного вида. Воспринимаю его гибель как предупреждение судьбы: предварительные ласки закончились, начинается то самое, где пропасть бесследно проще, чем купить диплом в переходе московского метро. Изображаю бодрячка.

– Да, шеф. Есть шеф. Разрешите исполнять бегом.

Если только по здешней жаре можно бежать. Оттого африканцы берут все награды в спринте. Раз в этих широтах умудряются скакать, в нашем умеренном климате перегонят «Тойоту».

Слава Богу (здесь он близко), следующий час обходится без экстрима. Недорогой отель, скорей даже – хостел, расположен к югу от Яффы. Наверно, построить ещё чуть южнее – и был бы сектор Газа под окнами. Приют выбран туроператором явно из соображений экономии. Нам сообщают:

если кто в отель не вернётся, денежки евреи не отдадут. Я вас умоляю, вот неожиданность!

А в офисе университета на Рамат-Гане обнаруживается тот же состав автобуса, что в трансфере до отеля. Ну, кроме семейной троицы с малым ребёнком. Ан нет, мамы с девочкой не видно, зато папаша внимательно рассматривает постеры на стенах. Золотые дукаты Центральной Африки заманчивее всех достопримечательностей библейских земель, как оказалось.

Люди перестают шугаться друг друга. На пароходе изображали туристов, шумно обсуждали перспективу фотографироваться в кипочках у Стены Плача. Маски сняты, всех в Израиле волнует только одно – уехать из Израиля на юг, а не на север. Гриша держится шагах в десяти от меня. Интересно, за два задания одновременно – в Корпорацию пробраться и меня пасти – ему платят хотя бы полторы ставки? Если спрошу, наверняка отшутится в типичной для силовиков манере: платят за должность, звание и выслугу лет, а за службу получаешь только взыскания и сердечные приступы.

Так, моя очередь. Еврейка, более приятного вида, чем пограничница, собирает флэшки. Я свою просканил и очень тщательно, поверьте. Наши запросто могли подкинуть в неё троян, поручив переслать базу данных Университета на сервак российской внешней разведки. А если меня засекут? Как говаривал покойный Иосиф Бродский, тюрьма – недостаток пространства, возмещённый избытком времени. А про израильские тюрьмы рассказывают разное… К слову, на флэшке антивирус ничего не обнаружил.

Признаюсь, до этого момента мной владело странное легкомыслие. Ракетная программа уровня хай-тек в захудалой африканской провинции и возможность разгрома американского флота затрагивали мою персону столь абстрактно, что с вероятностью около ста процентов я предполагал, будто совершаю увеселительную экскурсию по библейским местам за счёт федерального бюджета и скоро вернусь домой под вопрошающие очи жены и обличающие – тёщи.

Иллюзия пала, как Троя под ударами эллинов, от слов рекрутёра: «вы прошли предварительный отбор».

От изумления таращусь на него. Солидный такой нег… в смысле – афроамериканец. Чёрт, нет! Мы в Азии, он представляет свою страну. Афроафриканец? Надо выяснить, как их именовать. Русский язык чистый, на уровне московского Университета Дружбы Народов. То есть примерно как английский китайского образца, без половины глагольных форм и сложноподчинённых предложений. Чем-то напоминает компьютерный синтезатор речи. Сам афроабориген такой же – искусственный, картинно чопорный.

– Очень рад… сэр! Что дальше?

– Вы не задали ещё один вопрос, мистер… Mer… Merz…

– Мерзляевский.

В Москве учился, а к нашим фамилиям не привык?

– Извините. Кандидаты спрашивают об отборе. Почему именно их. Рано или поздно.

– Да, конечно.

– Я не знаю. Предварительный отбор делает наш интеллектуальный центр. Могу лишь предполагать. Вы не штатный сотрудник разведки?

Внештатный, хотел сказать? Почти угадал. Пользуюсь гибкостью родного языка, ему недоступной. Если разговор прогоняется через анализатор с функцией детектора лжи, надо говорить относительную правду.