Ответный прием
Шрифт:
– Это ничего не доказывает, – пожал плечами Дубко. – Всего лишь предположение.
– Согласен, Саша, пока в этом деле все на уровне предположений. Взять, к примеру, его неожиданное решение поехать на рыбалку, – продолжил Богданов. – За четырнадцать лет Хустов ни разу ни с кем не обсуждал свою любовь к рыбалке. Не ходил удить рыбу ни один, ни с товарищами. А тут решился, кашу для прикорма сварил, и это после тяжелого рабочего дня, когда ему пришлось проработать ночь сверхурочно, да еще и на день задержаться, так как именно в этот день он должен был подготовить итоговые материалы для выступления
– Достало все, захотел отдохнуть, – произнес Дорохин.
– Возможно, но тот факт, что он объявился в Вашингтоне, подсказывает нам, что рыбалка – только прикрытие. Но! Если бы Хустов планировал побег хотя бы несколько месяцев, о рыбалке он заговорил бы раньше. И с коллегами, и с продавщицей в магазине. Перед исчезновением он должен был не раз реально сходить на рыбалку, и лучше всего хотя бы раз со свидетелем. Да еще и неуклюжим тюфяком себя перед свидетелем выставить тоже было бы не лишним. Сделал ли он хоть что-то подобное?
– Судя по твоим словам, нет, – подал реплику майор Дубко.
– Верно, он ни разу не ходил на рыбалку, хотя удочки имел. За версию со спонтанно принятым решением сбежать за границу говорит и то, что с продавщицей в магазине своими планами он все же поделился. Зачем? Исчезни он просто так, его бы сразу объявили в федеральный розыск хотя бы за одно то, что он работал на режимном объекте. А тут бросил продавщице два слова, прихватил бутылку водки, и можно считать, что алиби себе состряпал.
– Допустим, о побеге он задумался непосредственно в день побега, но что его на это подвигло? Думаешь, ему удалось сделать копию материалов, которые он отдал Кисунько? – высказал предположение Дорохин.
– Именно так думают наши начальники, и я склонен с ними согласиться, – ответил Богданов.
– А мне не верится, что Хустову удалось без подготовки, без поддержки со стороны провернуть такое дело. Украсть микропленки с записями и чертежами системы противоракетной обороны Москвы, вынести пленку из лаборатории, а потом с территории полигона, сбежать, инсценировав собственную смерть, уехать из страны, добраться до Вашингтона, да еще выйти на связь с сотрудником агентства национальной безопасности. Как такое возможно? Он что, в рубашке родился?
– Вот это мы и должны выяснить, – ответил Богданов. – И лично мне такая версия больше по душе, чем та, в которой оказывается, что за спиной Хустова стоит серьезная организация, которая провернула все это его руками. Не хочу узнать, что он всего лишь заложник, которого не уничтожать как врага народа нужно, а спасать из лап международных преступников.
Ответить Богданову никто не успел. В дверь постучали, вошел посыльный и внес на мельхиоровом подносе увесистый пакет. Богданов поблагодарил посыльного, закрыл за ним дверь и только после этого распечатал конверт.
– А вот и наши легенды, – сообщил он. – Давайте, парни, разбирайте материалы, за час нам нужно уложиться.
Все разошлись по разным углам и уткнулись в листы, набранные убористым машинописным текстом. Помимо легенд каждому достался новый заграничный паспорт и рекомендации штатного языковеда относительно экспресс-тренировки для улучшения качества речи на иностранном языке. Подполковнику
Генрих Шульц, на это имя Богданову следовало отзываться, как только он переступит порог гостиничного номера. Фотография в паспорте выглядела натурально, на ней Богданов смотрелся моложе и как-то веселее. Он помнил этот снимок: его сделал фотограф из управления лет пять назад, после очередного задания, когда вся группа была приглашена на грандиозный банкет по случаю юбилея госбезопасности или чего-то в этом роде. Хороший снимок, Богданову он всегда нравился, да и имя Генрих не вызывало напряжения. За час Богданов успел перечитать текст трижды и выучить его наизусть. Удовлетворенный результатом проделанной работы, Богданов, привлекая внимание остальных, хлопнул в ладоши и громко произнес:
– Итак, господа, сиры, герры, или кто вы теперь, проверим вашу память?
– Я готов, – первым вызвался Коля Дорохин.
– Давай, лейтенант, дерзай.
– Позвольте представиться, месье Кристоф Леруж, мне тридцать два года. Пять лет назад скончался мой дражайший дядюшка, владелец небольших виноградных угодий на юге Франции. Теперь его место занял я и пытаюсь наладить бизнес на свой лад, но пока у меня получается не слишком хорошо. Однако стараниями дядюшки помощники, поставленные им над бизнесом, держат дело на плаву, пока я, набивая шишки, набираюсь ума-разума. В Америку приехал в творческий отпуск, или что-то вроде того. Хочу увидеть мир бизнеса своими глазами. У меня случаются приступы подагры, так как следить за здоровьем я забываю, а в остальном моя жизнь не слишком обременена заботами. Да, еще я владею игрой на фортепиано. Это так, к слову.
– Что с фото? Твой снимок или придется гримироваться? – задал вопрос подполковник Богданов, как только Дорохин закончил.
– Документы высший класс. – Дорохин помахал раскрытым паспортом в воздухе. – Снимок натуральный, никакого грима. Только за акцентом придется следить. Языковед заботливо напомнил мне, что мой французский прононс начинает страдать, как только возникает волнение.
– Другими словами, как только ты видишь симпатичную женщину, то сразу начинаешь заикаться и французский акцент исчезает. А уж если эта симпатичная женщина ответит взаимностью, тут ты и слова французские забыть можешь, – уточнил Казанец.
– Я почти так и сказал, – смеясь, ответил Дорохин. – Ничего, будем надеяться, что за время пребывания в Вашингтоне мне не встретится ни одна француженка, а уж американок своим французским я сумею обвести вокруг пальца.
– Хорошо, месье Кристоф Леруж, с вами закончили. Юра, что у тебя?
– У меня все очень скромно, командир. – Казанец выложил на стол паспорт. – Мистер Джон Уилсон, американец ирландского происхождения. Приехал в Америку на заработки. Работу пока не нашел, нахожусь в поиске. Владею всеми рабочими специальностями, включая строительные. Разбираюсь в электрике, но образования нет. Времени для учебы не нашлось, так как пришлось зарабатывать деньги в семью с четырнадцати лет. Сейчас мне двадцать три.