Ответный удар
Шрифт:
Валентин сидит молча, закусив губу.
Томин. Да-а, Валя, всего не предусмотришь... Может, поговорим по душам?.. Жалея твою молодость, могу дать ряд полезных наставлений.
Валентин. Вы, конечно... дадите.
Томин. А с кем тебе еще посоветоваться, мил-друг? Я плохому не научу. Дело-то круто оборачивается...
Сцена семидесятая
Кабинет
Скопин(дочитав и отложив несколько сцепленных скрепкой листков). Извините за прямоту, по-русски это называется филькина грамота!
Начальник цеха. Но... почему же?
Скопин. Потому, что цифры недостачи литья взяты с потолка. Вернее, из наших протоколов. Сколько килограммов изъяли тогда с двух грузовиков, столько вы и проставили.
Начальник цеха(возмущенно). Вы хотите сказать, что мы?.. что я?..
Скопин. Покрываете Баха, стараетесь втереть нам очки? (Пристально взглядывает на него.) Объективно, да. Говорю не только лично о вас как о непосредственном начальнике Баха. Многие на заводе грешат халатностью. Об этом будет подробный и крепкий разговор!
Начальник цеха. Вадим Александрович, поймите, идет непрерывная плавка. Точно определить количество металла в незавершенном производстве — это... (Разводит руками.) Надо остановить цех, остудить металл и завесить. Нереальная вещь. Так что наша инвентаризация (указывает на просмотренные Скопиным листки) действительно... отчасти условна.
Скопин. Действительно и отчасти... (Пауза.) Сейчас прошу поехать с нашим товарищем на свалку, там откопали ваше литье.
Начальник цеха. Еще?!..
Скопин. Будете присутствовать при осмотре и экспертизе.
Начальник цеха встает.
Скопин. Вернетесь — протокол будет отпечатан, подпишете. (В переговорное устройство.) Товарища с завода проводите. Ко мне — кладовщика Гусева.
Сцена семьдесят первая
Кабинет Знаменского. Знаменский и Кибрит. На столе лежат архивные тома.
Кибрит. Чем занят?
Знаменский. Вот — пыль веков от хартий отряхнув, читаю третий день... В перерывах даю объяснения прокурору. Как ты?
Кибрит. У меня все изумительно. Слушай, Пал Палыч, вместо того чтобы бороться...
Знаменский. То есть вертеться и крутиться?
Кибрит.
Знаменский. Стой, больше ни слова!
Кибрит. Почему? Это может дать новый ключ ко всей истории!
Знаменский. Тем более. Есть прокурор, который ведет дело об убийстве. Верю в его объективность. И вообще верю в законность. Если перестану верить — как я сам смогу работать дальше?
Кибрит. Как с тобой трудно, Павел!
Без стука открывается дверь, входит жена Баха.
Жена. Вы Знаменский?
Знаменский. Да. Что вы хотите?
Жена. Я — жена Бориса Львовича Баха... Вдова... И я хочу знать, почему погиб мой муж!
Знаменский(бесцветным голосом). Садитесь, пожалуйста.
Жена Баха садится, некоторое время молчит.
Жена. Все от меня что-то скрывают. На заводе назвали вашу фамилию, сказали, что вы вели какое-то дело.
Знаменский. Да.
Жена. Какое?.. Молчите. Все молчат! Мне — жене! — не дали в руки его предсмертное письмо! Прочли одну фразу: «Передайте Маше, что расстаюсь с жизнью на том самом мосту...» И даже это — лишь для того, чтобы спросить: который мост?.. Молчите. А ведь у вас хорошее лицо, но и вы молчите... Каждый вечер хожу на Павелецкий мост, пытаюсь представить. Не мог он оттуда броситься! В последний миг не рискнул бы!.. И все-таки — да?
Знаменский(тихо). Борис Львович был... нетрезв...
Жена. Знаю. Это тоже странно... Сегодня я пришла за разрешением на похороны... Мне помогли найти вас.
Кибрит. Кто?
Жена(только сейчас заметив Кибрит). Извините, нельзя ли наедине?
Кибрит выходит.
Жена. Я хочу знать, мне это необходимо! Он сделал что-то такое, от чего спасала только смерть?
Знаменский. Нет... Конечно, нет... Другие живут...
Жена. Тогда — почему? Ведь вы с ним говорили!
Знаменский. Простите... Простите и поверьте, все рассказал бы... Но — не имею права, я уже не веду дело...
Сцена семьдесят вторая
Кабинет Скопина. На допросе кладовщик Гриша.
Скопин. В чем выражается руководство Воронцова?