Ответственность

Правдин Лев Николаевич

«Ладная девица», — подумал он.

— А зачем звать-то. Вот он и сам идет. — И Бакшин легко и стремительно пошел навстречу по тропинке между сосен.

Поздоровавшись, Шагов сейчас же заговорил о запасном аэродроме, который, как он считает, срочно надо подготовить к приему самолетов. Этот аэродром, устроенный на лесной поляне, окруженной непроходимыми болотами и буреломным лесом, начали расчищать еще в прошлом году, но так и не довели дело до конца.

Середина октября. Летят над лесами ветры. Последние листья кружатся и падают на землю. Но это там, наверху, весь этот шум и свист, а здесь, у подножия старых деревьев, среди мховых кочек

и выпирающих корней, тихо и тепло, как под крышей.

Шагову показалось, будто командир совсем его не слушает, и все, что он говорит, для него не больше, как вершинный посвист ветра. Но, оказалось, слушает.

— Надоело в сторожах при аэродроме состоять… — проговорил он. — Ты как?

— Война всем надоела.

— Да я не о том. Воевать надо. Воевать. А у нас фашисты под самым боком, а бить их нельзя.

Да, это была та горькая правда, с которой Бакшин никак не мог смириться. Устройство аэродрома и охрана его — вот главная задача отряда… Совершать отвлекающие диверсии отряду разрешалось только в местах, отдаленных от аэродрома. В окружающих деревнях и ближайшем районном городе немцы жили сравнительно спокойно и, как доносила разведка, довольно беспечно. Прежде с городом была хорошая связь через фельдшера Боталова, работающего в немецком госпитале. Но последние известия от Боталова были тревожны: он сообщил, что немцы подозревают его в связи с партизанами и ему необходимо на какое-то время прекратить всякую работу, а может быть, даже самому скрыться. После этого сообщения от Боталова никаких известий не поступало.

— Придет время, будем и мы фашистов бить, — сказал Шагов. — А достроить аэродром необходимо.

— Одно не исключает другого, — ответил Бакшин. — А без связи с городом нам, сам знаешь, нельзя.

— А что санитарка? — спросил Шагов.

«Санитаркой» звали связистку, которая жила в деревне на полпути от города. До войны она и в самом деле работала санитаркой в сельской больнице. Больницу немцы сожгли, фельдшера Боталова, который не успел уйти, забрали в свой госпиталь. Осталась санитарка, она и поддерживала связь с Боталовым.

— Без Боталова от нее немного толку, — ответил Бакшин. И, считая, что разговор закончен, повернул назад.

Пройдя несколько шагов, он спросил:

— У тебя с ней как?

Отлично зная, о ком Бакшин спрашивает и для чего спрашивает, Шагов ответил:

— С Валей? Не время сейчас об этом. Да и не думаю я…

— А вот она, я замечаю, подумывает.

— Это я знаю.

— А люди уж и не думают, а прямо говорят.

— Люди. Им виднее.

Как бы сомневаясь в людской прозорливости, Бакшин покрутил головой, но не сказал ничего. Шагов подумал, и уже в который раз, что, пожалуй, Бакшин не очень-то верит тому, что говорят люди. Нельзя сказать, чтобы он так уж совсем не прислушивался к мнению окружающих. Наоборот: очень прислушивался, но так, словно у него в ушах находились некие фильтры, пропускающие только угодные ему речи и задерживающие неугодные. Шагов даже подумывал, будто Бакшин никому не верит, но старался отогнать от себя эту унижающую командира мысль. Не доверять соратникам — это уж последнее дело. Не может Бакшин не верить людям, потому что люди-то ему очень верили. А доверие не может не быть взаимным.

И, наверное, желая показать полное свое доверие, Шагов объявил!

— Живы останемся — поженимся.

— Ну вот, а говоришь, не время об этом думать, — засмеялся Бакшин, направляясь к своей землянке.

После

того ночного разговора Таисия Никитична хотя и встречалась с Бакшиным, но ни о чем не разговаривала и уже начала подумывать, что он вообще забыл про нее. Когда поделилась с Валей своими мыслями, то в ответ услыхала:

— Ну нет! Никогда и ничего он не забывает. Это уж точно.

Так это сказала уверенно, как всегда говорила о Бакшине и о его действиях. Вот только в его мыслях она никогда не была уверена и всегда признавалась:

— А уж что у него на уме? Этого сказать невозможно.

То, чего не могла сказать Валя, додумала сама Таисия Никитична: все дело в обаянии. Обаяние долга, которому Бакшин подчинил свою жизнь и подчинял жизни тех, кто работал с ним, и даже обаяние приказа. Все дело в том, кто приказывает. Надо очень верить человеку, чтобы беззаветно выполнять его приказы.

В последнее время Валя стала часто разговаривать с Таисией Никитичной по-немецки, объяснив это так:

— Да просто мне тут не с кем тренироваться. А Батя сказал: с вами. Может быть, вам это тоже пригодится…

— Пригодится? Это тоже он так сказал?

— Вроде он не так сказал. — Валя на минуту задумалась, вспоминая, как именно сказал Бакшин. — Он сказал: «Доктор наш совсем немецкий забыла, ты с ней потренируйся для пользы дела». Вот это точно — его слова.

— Для пользы дела? Да, пожалуй, слова его.

— Ну конечно! Война; всякое может случиться и со мной, и с вами. Вот он и думает, что в отряде должен быть кто-то, язык знающий.

Ничего больше не прибавила Валя к своему объяснению, которое сама она посчитала достаточно убедительным, но которое совсем не убедило Таисию Никитичну.

— Так ведь мне скоро в штаб, так что много ли мы с тобой успеем?..

Валя легко согласилась:

— И то правда. — И так же легко рассмеялась: — Я же говорю, никто не знает, что у него на уме. У нашего Бати.

Что у него на уме — это Таисия Никитична сама узнала, и очень скоро, но пока что она поняла: о боевых делах отряда с Валей говорить не следует — все равно ничего не скажет. Поняла и оценила: человек она верный, бакшинской, должно быть, выучки. А вообще-то была Валя девушка веселая, откровенная с друзьями и очень решительная. С ней легко жить и разговаривать интересно, потому что она никогда не скрывала своего мнения, которое выкладывала с тем ясным простодушием, каким отличаются русские простые женщины. Слушала она хорошо, была внимательна и очень активна. Переживала все вместе с рассказчиком, волновалась, радовалась или негодовала, смотря по тому, о чем шла речь. В общем, они подружились, и разница в летах и во всем прочем нисколько не помешала этой очень сердечной дружбе.

Скоро Таисия Никитична и сама разобралась во всем, чего сначала не понимала, и даже проникла в суть разногласий Шагова с командиром отряда. И когда она все узнала, то внутренне встала на сторону Шагова, хотя все, что говорил и делал Бакшин, считала совершенно необходимым и поэтому подлежащим немедленному исполнению. И, чтобы как-то объяснить самой себе такую двойственность мысли, она и выдумала обаяние приказа.

ПЕРЕМЕТНУЛАСЬ

Как-то под вечер, когда ранний осенний сумрак пошел по земле и на поляну пал туман, Таисию Никитичну вызвал командир отряда. А они с Валей только что собрались пить чай, и котелок на печурке уже начал подавать свой бодрый голос, оттого в землянке сделалось особенно тепло и уютно.