Отягощенные злом
Шрифт:
— Господа! — воззвала к нашему благоразумию Кристина.
— А если даже и так?
Интересно, откуда это все появилось? И как-то разом. Самодержавие…
— Я полагаю, сударь, что человек, учившийся в иностранном университете на курсах политических лидеров, тем более в британском университете, и в самом деле не может представлять интересы русского общества где бы то ни было. Британского — вполне допускаю.
— Может быть, вы расскажете о своей работе в САСШ, господин князь? — бросился в атаку Дмитриев-Стаховский.
— Охотно. За время пребывания в САСШ мне как-то не посчастливилось окончить курсы политических лидеров и вообще каким-то образом участвовать в политике — видимо, не повезло. Однако мне удалось создать несколько коммерческих компаний, существующих до сих пор, и вывести их на оборот, исчисляемый десятками миллионов долларов в год.
Кто-то отчаянно замахал — пустили рекламный блок.
— Ты с ума сошел?
Офсайд. Мы договорились на публике не показывать, что знакомы. И я, между прочим, договоренность сдержал.
Наши отношения закончились так же стремительно, как и начались. И так же катастрофично. Не знаю, почему мне везет именно на таких женщин. Она в чем-то была похожа на Ксению — прежде всего в безудержной попытке доказать, что она может быть ничем не хуже мужчин. И в этой попытке мужчина рядом, тем более супруг, ей не был нужен. Совсем.
— Отнюдь нет. Просто обсуждать вопросы, связанные с государственной безопасностью, в прямом эфире есть акт предательства по отношению к тем, кто находится сейчас в поле и защищает каждого из нас, рискуя жизнью.
— Ради бога, имена агентов никому не нужны!
— Почему же, они много кому нужны. Пальцев не хватит, чтобы подсчитать. Но дело не в этом. Если вы помните Персию, сударыня, — а вы ее помните, — то вы должны помнить и такой казус: какое-то время нам удавалось очень эффективно уничтожать лидеров террористов, наводя вооруженные беспилотники и ракеты с вертолетов по сигналу сотового телефона. Достаточно было только узнать номер — и все. Потом — как отрезало. Это потому, что о происходящем узнали журналисты и, ликуя, донесли правду до всего мира. Они просто перестали носить с собой сотовые. Я не могу придумать, кому, кроме террористов, конечно, стало от этого лучше. Мы не можем быть уверены в том, что какая-либо информация не пойдет на пользу террористам, которые во множестве действуют и сейчас, — и потому лучше не давать вообще никакой информации.
— И о чем предлагаешь говорить?
— О политике. Об экономике. Людей разве не это интересует?
— Смею вас заверить, не только это… — сказал Дмитриев-Стаховский, до этого с интересом наблюдавший за нашей перепалкой. — Людям нужна правда, и не вам определять ее безопасную дозу, сударь.
— Людям не нужна правда, — отрезал я, — точнее, нужна, конечно, но далеко не так сильно, как вам хотелось бы. Людям нужно другое. И людям нужно разное, каждому свое. Людям нужно, чтобы они проснулись утром, скушали завтрак и поехали на работу, которой будет достаточно для всех и которая позволит содержать семью и что-то откладывать на будущее. Людям нужна уверенность в завтрашнем дне, стабильность и порядок, чтобы те деньги, которые они откладывают в стройкассу на новую квартиру, не превратились в ничто в результате чьих-то безответственных экономических экспериментов. Людям нужна уверенность в том, что враги никогда не придут на их землю и никогда ничего не отберут у них, людям нужен порядок на улице, чтобы гулять по вечерам по городу и знать, что это твой город. Что же касается разного, господин Стаховский… Мне, к примеру, нужно как следует выспаться, хотя в ближайшее время это не предвидится. Вам не помешало бы взять несколько уроков этикета, чтобы научиться не перебивать людей, говорящих между собой. А очаровательной леди, которая сидит рядом с нами, нужно понять, что у понятия «женская независимость» есть синоним, и синоним этот — «женское одиночество». Как только она это поймет — дела у нее пойдут куда лучше…
Кристина отчаянно замахала рукой, чтобы снова пускали эфир.
Выборы мы выиграли. С трудом и с небольшим перевесом, но выиграли. Господин Стаховский прошел в Думу по своему списку и получил возможность оттачивать там свое ораторское мастерство в качестве ярчайшего представителя «Оппозиции Его Величества». А я уступил свое место в списке, довольно высокое, кстати, и вполне проходное, некоему тайному советнику, который в политике понимал куда лучше меня, и остался ждать нового назначения. Конечно, ни о какой разведывательной деятельности больше не могло идти и речи.
А потом случилась беда…
Ранняя весна 2016 года
Финляндия, Гельсингфорс
Зима в тот год на северо-западе России выдалась теплая, мягкая, почти без морозов. В последнее время — то ли с изменением климата связано, то ли еще с чем — нормальная зима была
Как раз в один из дней марта этого года из дома на Мойке вышел человек. Он не жил здесь, у него не было своего жилья, потому что его домом был Военно-морской флот, а жил он на съемных квартирах, перебираясь с места на место. Так мало кто жил, служба в Военно-морском флоте предоставляла право купить себе жилье через кассу взаимного ипотечного кредита либо даже через обычный банк без переплаты — процент будет платить казна. Только дурак таким не воспользуется… но этот человек возможностью не воспользовался, хотя и не был дураком. Возможно, все это потому, что он был сиротой и никогда не имел собственного дома — только казенные. Словно в компенсацию этого машина у этого человека была знатная. Четырехдверный «Ванден Плас Mk11» две тысячи шестого года, британский четырехдверный спортивный седан с двенадцатицилиндровым двигателем. Машина эта стоила дорого, даже подержанная, потому ее мало кто покупал — германские предложения были и дешевле, и не в пример надежнее, у них не приходилось постоянно устранять неисправности. Но этот человек по непонятным причинам остановил свой выбор на «Ванден Плас». Возможно, ему нравился благородный, спортивный силуэт машины — такого не достигнешь никакими дизайнерскими ухищрениями, для этого потребны долгие традиции. Возможно, его привлек двенадцатицилиндровый двигатель — равный по мощности форсированной восьмерке «БМВ» того же поколения… но как же он тянул… Сама машина намекала на благородство и некий снобизм ее обладателя… поэтому на нее оборачивались даже в пресыщенном Петербурге.
Человек сел за руль. Повернул ключ — в отличие от германских машин такого класса, запускавшихся кнопкой, как спорткары, эта запускалась ключом, — и двигатель, рыкнув для начала, в течение минуты перешел на благородный шепот. Подождав, пока мотор прогреется, человек отчалил от тротуара и направился в сторону кольцевой, чтобы с нее свернуть на Второе шоссе, дорогу Санкт-Петербург — Гельсингфорс.
Был праздник, женский день, и город был полон народу. Машин было немного, только дурак будет в такое время устраивать ночные гонки по городу… как это бывало в другие времена и полиция ничего с этим не могла поделать. В основном — туристы и молодежь. Туристы концентрировались у мостов, оживленно переговаривались на своих языках, фотографировали, дышали свежим воздухом с Невы. Чуть в стороне стояли туристские автобусы — словно освещенные аквариумы на колесах. Молодежь была везде, молодые парни и девчонки, будущее Империи. Они высыпали на проезжую часть, кружились в танце, целовались, прыгали от радости. Все было пропитано радостью, каким-то даже блаженством, непоколебимым ожиданием хорошего, радостного, светлого. Никто и не думал, что за несколько тысяч километров отсюда точно такие же подростки и молодые люди могут в эту же ночь мастерить из артиллерийского снаряда фугас, чтобы подложить на дорогу. Никто здесь не думал про то, что за несколько тысяч километров отсюда, на окровавленной новой границе Империи, сражаются и умирают люди.
Человек, который катился по столице Империи на роскошном британском седане, был своего рода посланцем. Посланцем из того мира в этот, посланцем реального, чудовищно жестокого мира в этот, благостный, эфирный и сладкий. Несколько дней назад он прибыл в столицу рейсом военно-транспортного самолета из Кабула. Он уже давно не мог спать… кошмары мучили его, не давали покоя. Но он не ненавидел этих молодых людей, веселых и беззаботных. Напротив, он любил их. Любил их так, что готов был пойти за них на виселицу. А такая возможность не исключалась, учитывая то, что он замыслил и к реализации чего прилагал усилия.
На большом Сампсониевском он едва не сбил человека. Все получилось внезапно… одна девчонка, опьяневшая от свободы, танцуя, сунулась на дорогу — и он едва успел остановить набравшую стремительный ход по ломкому ледку тяжелую машину. Девчонка повернулась — и увидела… хромированный радиатор, старомодные клыки бампера и белое как мел лицо человека за рулем. Даже в свои девятнадцать беззаботных лет она почувствовала неладное. И испугалась…
Финляндское княжество начиналось почти за городской чертой сильно разросшегося Петербурга. Дачи, дачи, дачи… веселая музыка, отблески костра, скрип неглубокого снега, белый туман тюли, беззаботный смех и жаркий шепот признания в углу. Человек, гнавший машину на северо-запад, был лишен в жизни всего этого. Он не был аристократом, он был сиротой, хотя личное дворянство он выслужил. В его жизни были казенные койки, построения, занятия, личное время и долг, долг, долг… Долг, который сейчас подсказывал ему поступить совершенно определенным образом.