Отзвуки родины

Вернер Эльза

— Не думаю, — возразил Лоренц. — Одна уже передача поместий потребует его продолжительного пребывания здесь, а затем ведь всем известна воля завещателя.

Арнульф мрачно насупил брови, и его голос зазвучал сердито и глухо:

— Да, она известна мне! То, что наделал старый барон, ему и в гробу простить нельзя.

— Арнульф!

— Да, да!.. Я сказал и утверждаю это! Всю жизнь он отличался справедливостью, внучка была его любимицей, и вот с последним дыханием он продал ее человеку, ставшему врагом своей родины.

—

У вас отчаянная манера выражаться, — недовольно заметил Лоренц. — Продать! Как можно говорить так, когда речь идет о союзе двух близких родственников, чтобы исполнить последнюю волю умирающего! Возможно, старый барон лелеял мысль этим браком обеспечить будущность Элеоноры и ее брата, а главное — он надеялся, что молодой красавице-жене удастся то, что не удалось ему, то есть вернуть Гельмута своим. А вы со своей грубой прямотой сейчас же все перевернете. Сразу видно, что вам недостает женского общества, что вы одиноки в своем большом доме. Вашему дому не хватает хозяйки.

— Мой дом в порядке и без хозяйки! — коротко обрезал Янсен, отворачиваясь к окну.

— Но его хозяину нисколько не повредило бы, если бы там воцарился другой порядок. Вам уже тридцать лет, Арнульф, вы один из самых богатых во всем округе и, куда бы ни постучались, отказа вам не будет. Когда же вы наконец…

— Не трудитесь, пожалуйста! — резко перебил его Янсен. — Не хочу этого! Вот и все!

Старик при такой невежливой отповеди только сердито покачал головой:

— Ну, знаете, немного потеряют наши девушки, если вы не женитесь ни на одной из них.

— Я думаю так же, — подтвердил Янсен, — значит, и горевать не о чем.

Он замолчал, потому что в соседней комнате послышались голоса и затем появились молодой человек в сопровождении девушки и Отто, который говорил с явным разочарованием:

— Так, значит, вы пришли в одно время? А я думал, Фриц Горст будет первым!

— Для тебя было бы приятнее, если бы он опередил меня на несколько сажен? — со смехом спросил Гельмут. — Нет, мой маленький братец, на этот раз капитану пришлось-таки немало поработать, борясь за первенство, и все-таки спор окончился вничью, поскольку яхты прибыли в Штрандгольм одновременно.

Барышня между тем обратилась к обоим мужчинам. С первого взгляда бросалось в глаза, что они с Отто — родные брат и сестра, сходство было поразительным: те же черты, те же темные выразительные глаза, мягкие каштановые волосы, пышными кудрями вившиеся у мальчика и роскошной косой обвившиеся вокруг головы девушки. Но в то время как Отто сиял юной жизнерадостностью, прекрасное лицо его сестры выражало серьезность и холодность, как-то негармонировавшие с ее девятнадцатилетним возрастом. Может быть, оно было следствием надетого на нее траура?

Она дружески кивнула Лоренцу и, с ласковой доверчивостью протянув руку Янсену, промолвила с упреком:

— Мы уже давно не видели вас, Арнульф! Вы были очень заняты?

— Нет, фрейлейн Элеонора, просто

я боялся помешать, поскольку здесь находятся господа из Дании, — возразил он, бросая враждебный взгляд в сторону молодого барона.

Последний проявил внимание и подошел ближе.

— Арнульф Янсен, наш сосед, — представила его Элеонора. — Мой двоюродный брат, баром Мансфельд.

— Янсен… Янсен! — медленно повторил Гельмут. — При этом имени у меня в памяти воскресают картины детства. Не были ли мы в детстве товарищами?

— Возможно, господин барон, но мы оба уже давно забыли об этом, — последовал холодный ответ.

— Я — нет, — сказал Гельмут, скорее развеселившийся, чем раздосадованный его неподатливостью. — Моя память не изменяет мне в таких случаях. Она подсказывает мне, например, что уже и тогда Арнульф Янсен был упрям и непреклонен, как сегодня. Таким же вы и остались.

Трудно было найти людей более различных, чем эти двое, стоявшие рядом, и все же они были сыновьями одной страны, дети той же северной родины, белокурые и голубоглазые, истые северяне.

Гельмут фон Мансфельд — изящный и стройный — внешне выглядел как человек светский. Черты его лица, пожалуй, были слишком мягки, и с трудом верилось, чтобы эти нежные белые руки смогли управлять яхтой при таком ветре. Однако во внешности молодого помещика было что-то необыкновенно привлекательное, а недостаток мужественности компенсировался изысканной любезностью. Правда, на жизнь он смотрел, вероятно, не очень серьезно, все его существо дышало непринужденной веселостью, и потому недружелюбие бывшего сверстника нисколько не испортило ему настроения, а только развеселило его.

Арнульф Янсен был четырьмя годами старше; глаза и волосы были у него темнее, чем у молодого барона, лицо загорело от воздуха и солнца, а его жесткие, коричневые руки свидетельствовали о том, что он привык всюду работать сам. Он обладал сильной, мускулистой фигурой; и хотя его энергичные, несколько суровые черты лица нельзя было назвать красивыми, они обращали на себя внимание. Манера держать себя, как и его речь, также не соответствовала общепринятым правилам этикета. Светское обращение было ему или совсем чуждо, или неприятно. Казаться только крестьянином и никем иным составляло для него, очевидно, особую гордость, хотя речь выдавала в нем человека образованного.

— Я не разъезжал так далеко по свету, как вы, господин барон, — ответил он на последнее замечание Мансфельда. — Там — в Копенгагене, Париже и Италии — можно поучиться многому, о чем у нас здесь не имеют ни малейшего понятия.

В его тоне было что-то вызывающее, но Гельмут, похоже, не собирался с ним спорить. Он лишь пожал плечами:

— Во всяком случае, таким образом можно научиться больше, чем сидя годами в своей скорлупе.

Скрытую в словах барона насмешку и полупрезрительное пожимание плечами Арнульф принял как оскорбление и угрожающе встрепенулся.