Овцы смотрят вверх
Шрифт:
Телевизионщики установили в зале суда свою осветительную аппаратуру, поскольку намеревались передавать живую картинку по всей стране. Подобный прецедент имел место несколько лет назад, но слушавшееся тогда дело Уоткинса было отредактировано и передано в записи в виде парламентских слушаний. Теперь же у телевизионщиков должна сложиться колоссальная по масштабам аудитория – несмотря на дневное время передачи. Телевизионные сети отказались от показа старых комедий, а потому нация за период военного времени изголодалась по хорошему шоу (кто-то очень умный ввел эту удобную формулу – «военное время», а не «война», – ведь
Более того, телесети обрадовались возможности сэкономить, так как им пришлось затянуть пояса – самые богатые спонсоры отказались от размещения рекламы (кто сейчас станет покупать автомобили или страховать жилище?).
Страна, если можно было так сказать, отдыхала. Бизнес по всем Штатам пришел в упадок – либо из-за саботажа, либо оттого, что его плоды были никому не нужны – как, например, плоды рекламного бизнеса. Мужчины, годные служить, были мобилизованы. Женщины же, а таковых были миллионы и миллионы, по магазинам не ходили, потому что, во-первых, еду раздавали, а во-вторых, потому что старались экономить. Бензин отпускался лишь по особому разрешению. На каждом углу стоял либо полицейский, либо национальный гвардеец, оба с оружием, которые всегда могли проверить наличие этого разрешения. Телевидение не отменили, но «в национальных интересах» ведущие телекомпании решили сегодня объединить свои ресурсы.
Да, количество зрителей должно стать рекордным за все время существования телевидения.
И это здорово, думал Роланд Бамберли, когда вел своего сына к зданию суда позади эскорта вооруженных полицейских, прокладывавших им путь через толпу журналистов и зевак. Общенациональный позор – именно то, чего заслуживает этот негодяй! Даже президент, как мы знаем, будет смотреть трансляцию.
Роланд чихнул и извинился перед Гектором, надеясь, что маска задержит микробы.
Это здорово, думала Пег, занимая место среди репортеров и потирая место на руке, куда ей сделали обязательный укол. Врач на входе сказал, что это – от новой инфлюэнции, хотя сам он не слишком верит в эффективность вакцины, которую разрабатывали в спешке, чтобы побыстрее запустить в производство.
Пег удалось повидаться с Остином. И хотя встреча продолжалась всего несколько минут, она уже не беспокоилась – он не сошел с ума!
Хотя понятия не имела, что за бомбу он припрятал в рукаве. В то же время Пег знала, что он не зря отказался сотрудничать со следствием, вести переговоры о залоге, нанимать адвоката. Остин дал ей лишь одну подсказку: когда она сообщила ему, что знает, почему погиб Децимус, он улыбнулся и сказал, что в тюрьме он избавлен по меньшей мере хоть от этой опасности. И все… Хотя этих слов и было достаточно.
Это приходило ей в голову и раньше, хотя во всей ясности предстало лишь сейчас: может быть, все идет именно так, как нужно? И в тюрьме ему быть гораздо более безопасно, чем на свободе?
Скоро она все узнает – как и весь остальной мир. Жаль, что не будет ни Зены, ни Фелиции. Фелиция слишком больна, а Зена в тюрьме. Вдова известного трейнита!
Эти слова приобретут свое истинное значение, когда они снесут все тюрьмы и раскроют все застенки!
Наконец судья занял свое место. Он старался не раздражаться на надоедливый свет софитов, зная, что сегодня он – главная звезда национального телешоу. Осмотрел места в зале суда: прокурор (кивок); адвокат, назначенный штатом защищать
– Все готово? – спросил судья своего помощника. – Тогда пусть доставят подзащитного.
Под рокот и говор толпы Остин вошел в клетку для обвиняемого. Все встали и принялись его рассматривать.
– Кто это? – спросил отца Гектор Бамберли.
– Что ты имеешь в виду, говоря «кто это?»
Прокурор вывернулся в своем кресле.
– Что Гектор сказал? Я не расслышал.
Судья, намерившийся было начать заседание, заметил оживление в рядах стороны обвинения и неодобрительно нахмурился. Одни телекамеры сосредоточились на Гекторе и его отце, другие – на Остине. Судья, чтобы привлечь внимание к себе, принялся откашливаться, что было глупо, поскольку на то, чтобы восстановить способность говорить, ему потребовалось секунд тридцать, и Остин Трейн воспользовался этим, произнеся ясным и чистым голосом, хорошо легшим на микрофоны:
– Ваша честь! Если перед нами действительно сидит Гектор Бамберли, спросите его, видел ли он меня раньше. Имя мое, естественно, Остин Трейн.
Кто-то из сидящих в задних рядах что-то крикнул. Судья, по-прежнему воюющий с кашлем, прохрипел, как мог:
– Требую тишины! Я не потерплю никаких беспорядков в зале суда. Большее повторять не буду. Нарушители будут удаляться из зала.
– Но это – не Остин Трейн! – вдруг крикнул Гектор. Он, казалось, готов был заплакать. – Я никогда в жизни не видел этого человека!
Наступила тишина. И в этой тишине Пег, вполне намеренно, хихикнула. Достаточно громко для того, чтобы этот звук эхом пронесся по залу.
– Тишина! – сердито произнес судья. Пег поймала на себе взгляды, а один из вооруженных охранников двинулся к ней. Она поглубже забилась в кресло и затихла.
– Ну что ж, молодой человек, – произнес судья, стараясь казаться добродушным, – я понимаю, что после того, что с вами произошло, наше заседание является для вас серьезным испытанием, но уверяю вас, что вы сможете сообщить нам все, что считаете нужным.
– Я не буду молчать! – крикнул Гектор, но на этот раз не судье, а отцу, который пытался удержать его на месте. Встав, Гектор сказал:
– Сэр! Этот человек – совсем не тот, кто похитил и удерживал меня. Тот был толще, с длинными волосами, плохими зубами, без очков, грязный…
– Но ты же сказал, что тебя похитил Остин Трейн! – взревел отец.
– Это – не он! – крикнул Гектор.
Ощущение было такое, что судья вот-вот упадет в обморок – камера показала, что он несколько мгновений сидел с закрытыми глазами. Очнувшись, под аккомпанемент гула голосов собравшейся в зале суда толпы и общего покашливания, которое стало нынче общим местом в публичных местах (и бороться с этим было глупо), он спросил:
– Правильно ли я понимаю, что этот юноша никогда не встречался с подзащитным?
На стороне обвинения – спешные переговоры. После чего прокурор попросил:
– Ваша честь! Мы просим объявить перерыв!
– Отказано! – провозгласил судья, ни минуты не колеблясь. – Все это в высшей степени необычно! Я бы даже сказал, что в более нелепой ситуации я за двадцать лет работы не оказывался. Я жду ответа на свой вопрос.
Все смотрели на семейство Бамберли. Наконец Роланд не без труда встал. Было видно, что лет ему немало.