Овернский клирик

Валентинов Андрей

– Брат Ансельм… – Я хотел спросить совсем о другом, но в последний миг не решился. – Ты прочел третий раздел Ареопагита?

– Да, отец Гильом.

– Готов побеседовать об этом?

– Да, отец Гильом…

Ансельм отвечал спокойно, словно мы сидели в нашем старом классе, но мне показалось, что он, как и я, думает совсем о другом. И вдруг я понял, что совсем не хочу говорить об Ареопагите.

– Сделаем так, брат Ансельм. Ты прочитаешь книгу до конца, а затем мы устроим диспут. Ты будешь защищать

Ареопагита, а я попытаюсь тебя опровергнуть.

– Как отец Бернар?

Я вздрогнул. Мальчик преподносил сюрприз за сюрпризом.

– Отец Бернар не против святого Дионисия Ареопагита, – осторожно начал я. – Он сомневается в некоторых… практических выводах из его трудов.

– Да.

Я не без опаски взглянул на Ансельма. Это «да» могло означать что угодно, но, похоже, в данном случае парень просто надо мной смеется.

Мне вдруг вспомнилось красивое, но холодное, словно изваянное из голубоватого гипса, лицо отца Бернара. «Дело не в этом, брат Гильом…»

– Дело не в этом, – повторил я вслух. – Отец Бернар, конечно, не одобряет, когда церковный алтарь украшают золотом и драгоценными камнями и при этом ссылаются на святого Дионисия, но дело все же не в этом…

Ансельм ждал, что я продолжу, но договаривать я не стал. Умному достаточно – все вокруг понимали, что спор идет не об украшениях нового алтаря Сен-Дени и не о каноничности взглядов Ареопагита, а о том, какое из аббатств – Клерво или Сен-Дени – будет направлять жизнь Королевства Французского. Тогда, несколько лет назад, моя миссия в Клерво была удачной. Отцы аббаты договорились…

– А я не понимаю…

Я невольно вздрогнул. Брат Петр умудрился подобраться незаметно, и даже куча хвороста в его могучих ручищах ни разу не хрустнула.

– Не понимаю, – повторил он. – Что есть плохое…

– Что плохого, – поправил я.

– Что плохого, если нашу церковь перестроили и украсили? Ведь церковь она… это… Дом Божий на земле есть!

Я поглядел на Ансельма, переадресовывая вопрос. Парень принял вызов.

– Плохого тут ничего нет, брат Петр, но отец Бернар считает, что покрывать золотом гробницу Святых Мучеников – все же не лучший способ их почтить.

– Ну, нет!

Пьер швырнул на землю хворост и нахмурился, собирая воедино весь свой запас латыни.

– Слыхать я это уже, брат Ансельм. В церкви не делать скульптур, картин, не украшать золото…

Брата Петра давно пора было остановить и заставить повторить все то же, но правильно, однако я не стал этого делать. Не так часто наш нормандец вступает в богословские споры.

– И тогда не Дом Божий, а сарай быть. Ты, брат Ансельм, не из крестьян быть. Ты не понимаешь. Когда крестьянин приходит в храм, он что видит? Он видит Дом Божий…

По лицу Ансельма промелькнула легкая гримаса. Конечно, он уже слыхал подобное, только в куда более

изысканных выражениях. Наш аббат любит высказываться на эту тему.

– Мир вам, братья, – остановил я бесплодный спор. – Брат Петр, раз вы столь заинтересовались данной темой, мы с вами прочитаем «Апологию Виллельма, аббата Святого Феодора», которую написал отец Бернар, и вместе обсудим ее.

– Я… это… лучше за хворостом ходить, – упоминание об очередной книге подействовало на Пьера отрезвляюще, и через мгновенье мы остались с Ансельмом наедине.

– Итак, мы с тобой договорились, брат Ансельм? Устроим диспут?

Он кивнул, думая явно не об этом.

– Отец Гильом, говорят, отец Сугерий поссорился с Абеляром именно из-за Святого Дионисия?

Есть! А я все ждал, когда он заговорит со мной об Абеляре? Вот уже полгода его добросовестные соседи докладывали отцу Сугерию, что в келье молодого монаха хранится рукопись великого еретика. Аббат решил не вмешиваться, я – тоже. В конце концов, слава Абеляра столь велика, что Сен-Дени уже начинает потихоньку гордиться, что этот великий грешник когда-то пребывал в наших стенах.

– Это отчасти так. – Я невольно улыбнулся, вспомнив то, на что намекал Ансельм. Господи, как давно это было! Тогда я только осваивался здесь и отец Сугерий казался грозным и недоступным…

– Рискну напомнить тебе, брат Ансельм, что Сен-Дени основано в память Святого Дионисия. Считается, что наш патрон – тот самый первый епископ афинский, которого Апостол Павел встретил на ареопаге после своей проповеди.

Я взглянул на Ансельма и заметил легкую, еле заметную усмешку. Парню было весело. Он знал! Он знал это и многое другое, и сейчас, похоже, просто экзаменовал меня. То ли на искренность. То ли на что-то еще…

– Но Абеляр… Не рискую называть его «брат Абеляр», ибо наш орден отверг его…

Усмешка Ансельма стала заметнее.

– Абеляр нашел в трудах Беды Достопочтенного пассаж о том, что покровитель Сен-Дени – не епископ афинский, а всего лишь какой-то Дионисий Коринфский, который, признаться, ничем особым не знаменит…

– И что «Ареопагитика» написана не Дионисием, а каким-то сирийским монахом пять веков спустя, – негромко закончил Ансельм – Извините, отец Гильом, но это здесь столь трогательно скрывается…

– В Риме над этим смеются? – решился я.

Ансельм кивнул, и на мгновенье меня посетила не самая удачная мысль. Нет, молодой итальянец не мог быть соглядатаем Курии. Соглядатаи не приходят среди ночи и не требуют свидания с аббатом. Соглядатаи не будут откровенничать с такими, как я…

На этот раз приближение Пьера можно было угадать без особых трудов. Парень продирался сквозь кусты с изрядным шумом. И я, уже не в первый раз за этот идиллически спокойный вечер, почувствовал тревогу.