Овернский клирик
Шрифт:
Поистине, успехи в латинском языке налицо. Кто бы мог надеяться еще год назад, что Пьер, еле склонявший «армо, армэ…», будет без ошибок цитировать Вальтера из Шатильона! Я вновь поглядел на Ансельма, но тот сделал вид, что изучает один из свитков.
– Живет он с женщина, – продолжал ободренный успехом Пьер. – То есть с женщиной. Она есть его служанка. Живет он с мужчина. Он есть…
– Брат Петр! – Я вздохнул. – Хватит!
– Но вы же спрашивали, отец Гильом! – удивился нормандец. – Я узнавать… узнавал. А хозяйство он вести не уметь… Не
– Да какое тут хозяйство? – удивился Ансельм. – Пустоши, овцы грязные…
– Не скажи, брат Ансельм! Земля тут есть. Пастбища тут есть. Я смотрел. Если пшеницу сеять вместо проса…
– Как у вас в деревне, – ввернул итальянец.
– И не как у нас! – похоже, Пьер слегка обиделся. – Тут земля хорошая. Тут пастбища хорошие. Тут каждый год ярмарка есть…
– Только тебя тут не хватает, – хмыкнул Ансельм, и Пьер обиделся – на этот раз всерьез.
– Мир вам, братья! – вмешался я. – Брат Ансельм, нехорошо!
Итальянец взглянул на насупившегося Пьера и развел руками:
– Ну, извини, брат Петр! Я это в том смысле, что ты бы тут порядок навел.
– А чего? – буркнул нормандец. – И навел! Церковь бы, по крайней мере, как сарай не стоять… Епископ…
– С монсеньером де Лозом все ясно, – резюмировал я. – Однако же в дальнейшем, братья, прошу высказываться о нем с большей почтительностью. Что вы еще слыхали, брат Петр?
– А нехорошо тут, – сообщил нормандец и вновь насупился.
– Как же так? – не удержался Ансельм. – Тут же каждый год ярмарка есть!
– Люди ночью на улицу не выходить. Демона боятся. Демон в лесу ходит.
– Что?!
Мы с Ансельмом переглянулись.
– Большой демон. Как медведь, только больше. Он людей пугать.
Явно нашего ночного гостя видели не только мы. Да, в Памье действительно нехорошо.
– А что говорят о сеньоре д’Эконсбефе? – внезапно спросил Ансельм.
– Ничего не говорят. – Пьер пожал плечами. – Они его редко видят. Из замка в Памье редко приходят.
Мы с Ансельмом вновь переглянулись. Во всех трех свитках, врученных нам Жеанаром де Юром, о д’Эконсбефе не было сказано ни слова – кроме того, что благородный сеньор оказал следствию содействие. Но в чем оно проявилось, понять было нельзя. Замок оставался в стороне – словно д’Эконсбеф не имел к этому делу никакого отношения.
…Я проснулся среди ночи и тут же увидел Ансельма. Парень приложил палец к губам.
– Вы чутко спите, отец Гильом.
– Привычка, – прошептал я в ответ. – Еще с Палестины… Что случилось?
Он вновь приложил палец к губам и поманил меня к двери. Я оглянулся – достойный брат Петр, похрапывая, мирно почивал на куче старой соломы, заменявшей нам ложе. Накинув ризу, я последовал за итальянцем. Когда он положил руку на засов, я не удержался и показал глазами на дверь.
– С вами желает поговорить один… человек, – тихо пояснил Ансельм. – Его зовут брат Пайс.
Я отметил про себя редкое имя, похожее на басконское, и почувствовал внезапную тревогу.
Я взглянул на Ансельма – мальчик был серьезен. Значит, что-то случилось. Что-то важное.
За дверью было темно. Я огляделся и, ничего не заметив, хотел позвать Ансельма, но внезапно услыхал негромкое:
– Мир вам, брат Гильом!
Кто-то неслышно подошел сзади. Наверное, он стоял за дверью – старый прием для тех, кто ждет в засаде.
– Тут есть скамейка, – продолжал неизвестный. – Сделайте два шага в сторону.
Я повиновался.
– Сейчас мы присядем и поговорим, брат Гильом. Вы можете обещать, что не будете пытаться меня рассмотреть?
– Обещаю.
Краем глаза я уже успел заметить темную ризу и глубоко надвинутый на глаза капюшон. Монах, моего роста и приблизительно моих лет – если слух не обманывал.
Я сел на скамейку, мой собеседник неслышно опустился рядом.
– Вы – брат Пайс? – поинтересовался я. – Клюниец?
Послышался тихий смех.
– Да, когда-то я был клюнийцем… Брат Гильом, вы хотели поговорить с кем-то из «чистых» [23] ?
23
«Чистые» – катары.
Я почувствовал холод, словно внезапно ударил мороз. На миг стало страшно, но тут же страх сменился любопытством.
– Насколько я понимаю, брат Пайс…
– Я – один из старших братьев графства Тулузского. Надеюсь, вы поверите мне на слово.
– Поверю, – я покачал головой. – Много слыхал о катарах, но не думал, что они столь безжалостны.
– Мы? – кажется, брат Пайс этого не ожидал. – И это говорите вы – посланец Орсини?
– Именно я. Вы, брат Пайс, ради беседы со мной решили пожертвовать братом Ансельмом. Знаете, это все-таки жестоко.
– Ах, вот вы о чем! – «старший брат» помолчал. – Брат Гильом, прежде чем согласиться на эту встречу, мы постарались узнать о вас побольше. Вы не выдадите этого мальчика. Ведь он только выполнил вашу просьбу.
Я не ответил. Ансельм – катар! Господи помилуй, но почему?
– К тому же брат Ансельм – не совсем наш. Он не принимал посвящения. Другое дело, мы ему верим. Надеюсь, вы тоже.
Брат из Сен-Дени – катар! Что будет, если я скажу это на исповеди? Я ведь не имею права промолчать…
– Надеюсь, вы отнесетесь к этому спокойно. Теперь о деле, вас интересующем. Я пришел на эту встречу, чтобы сообщить: к тому, что творится в округе Памье, мы не имеем никакого отношения. Ни малейшего! Может, это поможет вам разобраться – если, конечно, у вас есть такая цель.
– Вы же сказали, что постарались узнать обо мне побольше, – усмехнулся я.
– Совершенно верно. Но вы – посланец Орсини, а кардинал собирается зажечь костры по всей Окситании. То, что происходит в Памье, – неплохой предлог.