Овернский клирик
Шрифт:
Мы расположились возле одного из костров. Ансельм выглядел возбужденным. Даже в неровном свете пламени был заметен румянец, проступивший на его смуглом лице. Я понял, в чем дело, – парень впервые попал на войну, пусть даже на такую, как эта. Пьер казался невозмутимым, хотя воевать ему тоже не доводилось. Я же чувствовал себя скверно – затея епископа ничем хорошим не кончится. Что б ни случилось у стен замка, результат будет один: довольная улыбка на тонких губах Его Высокопреосвященства Джованни Орсини. «Вы же видели!
– Мир вам, святые отцы! – Невысокий паренек в темном плаще и большой шляпе с широкими полями подсел к нашему костру. Голос внезапно показался знакомым. Впрочем, удивляться пришлось недолго.
– Не осталось ли у вас хотя бы луковицы, отец Ансельм? – Анжела выглянула из-под широкополой шляпы, и я заметил на ее лице довольную улыбку.
– Д-дочь моя… – такого парень явно не ожидал. Румянец исчез, по лицу пробежала судорога. – Ты… Зачем?
– Луковица есть, – простодушный Пьер воспринял случившееся куда спокойнее. – Возьми, дочь моя. В наличии хлеб еще есть…
– Спасибо, отец!
Анжела, как ни в чем не бывало, разгрызла луковицу и – не почудилось ли мне? – подмигнула Ансельму. Тот вздрогнул и отвернулся.
– Не слишком ли ты рискуешь, дочь моя? – поинтересовался я, стараясь не смотреть, как она уплетает лук, – от подобного зрелища сводило скулы.
Девушка помотала головой:
– Ничуть. Многие добродетельные… и не очень добродетельные девицы и матроны славного города Памье поступили так же. Разве можно отпускать мужчин одних, да еще надолго?
– Значит, те, в замке думают продержаться долго? – резко бросил Ансельм. – Ты… Ты…
– Лазутчица, – спокойно кивнула она. – Пытаюсь помочь нескольким невинным людям спастись от этого бешеного стада. Отец Ансельм, почему я не видела вас с крестом в руках рядом с монсеньером де Лозом?
Итальянец вскочил, затем медленно опустился на место.
– На вашей повозке что-то нагружено. Уж не хворост ли, отец Ансельм? Кстати, кому собирается служить мессу Его Преосвященство, когда возьмет замок? Господу? Или кому-то другому?
Она знала и об этом. Похоже, хозяева замка очень откровенны с дочерью жонглера.
Ансельм отвернулся, и я решил, что надо бы вмешаться. Грешно доводить парня.
– Мы… Мы не хотели, – итальянец выговорил это с трудом, еле слышным голосом. – Мы пошли потому… Потому, что… Их надо остановить!
– Тогда остановите! – резко бросила девушка. – Поднимите свой крест и скажите правду! Или Христос желает крови? Сегодня сеньор Доминик случайно задел лишь одного – он не хотел. Но если они начнут драться за свою жизнь, вы понимаете, что будет?
Я понимал. Вернее, догадывался. Когтистые лапы, без сомнения, не самое страшное, что ждет пасомых де Лоза.
– Правду? – Ансельм горько усмехнулся. – Какую правду? В замке живут демоны, но они добрые католики и лишь иногда справляют шабаши в древнем
Глаза девушки блеснули – гневом и обидой. Кажется, она хотела что-то сказать, но не решилась.
– Мир вам! – вздохнул я. – Сколько бы ни было правды в ваших словах, брат Ансельм, вспомните завет: не судите! А вам, Анжела, лучше вернуться в замок и передать сеньору Гуго, чтобы он и все остальные уходили. Епископ не остановится. Если надо, он уложит всех под стенами.
– Им некуда уходить, – тихо и устало ответила девушка. – Они хотели уйти, но потом решили – хватит. Всю жизнь, уже многие века, дэрги вынуждены скрываться, убегать, прятаться. Почему? Разве они не люди?
– Они – не люди! – отрезал итальянец, глядя в сторону.
– Пусть так. Но они – создания Божьи. Господь наделил их разумом и душой. Они – добрые христиане. Почему вы так ненавидите их, отец Ансельм?
Парень дернул плечом, но отвечать не стал. Внезапно вмешался Пьер, до этого, казалось, не обращавший внимания на спор:
– Сеньор Гуго – хороший сеньор есть. Люди его жалеть. Люди думать, что его убил демон. Сеньор Гуго никого не обижать… не обижал. Он помогал. Он давал хлеб. Он прощать долги. Сеньор Доминик – вежливый сеньор. Его любят. Его любили. Теперь его тоже жалеть. Они не демоны, брат Ансельм! В нашей деревне хороший крестьянин быть. Жеаном Шестипалым его звать. У него на рука, на нога шесть пальцев и все лицо в шерсти быть. Мы его всегда защищать! И священник наш его защищать.
– Тебя бы, брат Петр, в курию! – Ансельм хлопнул нормандца по плечу и усмехнулся. – Вы тоже думаете, отец Гильом, что я не прав?
Проще всего ответить «да» или «нет», но это не будет правдой. Я задумался.
– Если они ни в чем не виновны, то, по мне, пусть живут как хотят. Господу виднее, кого творить. Но в любом случае натравливать толпу – грех. Даже на виновных, ибо кровь на руках – хуже яда.
– Если не виновны? – вспыхнула девушка. – Филипп никого не убивал! Никого! В ту ночь, когда мы впервые его встретили, он, бедняга, выпил и себя не помнил, но даже тогда он никого не тронул! Он боится крови! Или вы думаете, что он убил Жанну де Гарр?
– Мы видели скелет в подземелье. И ты видела, дочь моя.
Она покачала головой:
– Видит Господь, отец Гильом, как вы заблуждаетесь!
– Дай-то Бог. Но в любом случае – пусть уходят. Сейчас, немедленно!
Девушка грустно усмехнулась:
– Сеньор Гуго говорит, что от судьбы не уйти. Ему надоело убегать.
– От судьбы… – повторил Ансельм. – Мы завтра должны встретиться в Милане… Знаешь такую басню, брат Петр?
Нормандец задумался, затем покачал головой. Я тоже не знал и с интересом поглядел на итальянца.