Овидий
Шрифт:
Эта идиллическая картина только снится поэту, и его возлюбленная приобщается к сельскому труду лишь в мечтах, но заметим, что у автора нет интереса ни к описанию виноградных гроздий, ни к конкретным деталям работы, и даже «отборные» яблоки не входят в художественный натюрморт, столь излюбленный «поэтом глаза», каким был Овидий. И трудно представить себе, что этот мечтатель вел на самом деле деятельную жизнь, участвовал в военных походах Мессалы, был красив и богат, по свидетельству Горация.
Содержанию соответствует особый «скользящий» стиль, который принято называть «грезовым скольжением», как бы качающий читателя на волнах ассоциаций. Иногда одно слово начинает настойчиво повторяться, нагнетая эмоциональное напряжение:
Деву мою охраняет сурово грозная стража, Тяжкая дверь заперта плотно запором глухим. О, упрямая дверь, пуская сечет тебя ливень. Пусть Юпитер в тебя грозные мечет огни! Дверь, откройся, молю… (I, 21, 5-10)Взаимная любовь недостижима не только из-за внешних препятствий, но и из-за самого сурового нрава возлюбленной. Именно в римской элегии закладываются основы будущей средневековой лирики с ее культом суровой госпожи, требующей «служения».
Трагические ноты особенно остро звучат во втором сборнике, посвященном корыстолюбивой и жестокой Немезиде. Оказывается, что современная жизнь резко противоречит элегическим идеалам, что молодые женщины предпочитают богатых поклонников бескорыстным и бедным поэтам.
Горе! Я вижу, что дев пленяет богатый поклонник. Стану алчным и я, ищет Венера богатств! Пусть и моя Немезида в богатом ходит убранстве. Пусть все видят на ней роскошь подарков моих. Тонки одежды у ней, их выткали женщины Коса, Выткали и навели золото ярких полос, Черные спутники с ней пусть идут из Индии жгучей, Солнце там близко к земле, жители стран тех смуглы. (II, 3, 53-60)В это описание богатой римлянки включены реальные детали убранства модных красоток, облаченных в прозрачные ткани и охраняемых экзотическими индусами, которых так любили видеть в числе своих слуг римские богачи. Но мир этот враждебен и чужд бескорыстному мечтателю, жаждущему проводить свою жизнь в дедовских владениях, охраняемых бесхитростными сельскими божествами. В своей поэзии он создает, по преимуществу, фиктивный, вымышленный мир, и некоторые исследователи прямо называют его «романтиком». Но на этом «романтизме» лежат отблески пережитых страданий во время кровавых событий конца Республики и сознательное желание забыть о них и погрузиться в тот мир «просвещенного досуга», который стал поощряться Августом — покровителем частной жизни римлян.
Это отношение к жизни резко расходится с миросозерцанием Овидия — молодого, родившегося уже в мирное время, наслаждающегося реальной окружающей его действительностью и стремящегося запечатлеть ее в конкретных деталях на своих живописных поэтических полотнах. Но ему дорог «романтик» Тибулл, он глубоко чувствует целомудренную прелесть его музы и часто использует цитаты из его элегий в своих поэмах.
Трудна и полна страданий и любовь темпераментного Проперция, хотя его художественный мир гораздо богаче тибулловского. В его элегии вводятся картины современного Рима, но избранные, вершинные: знаменитый храм Палатинского Аполлона, воздвигнутый Августом, роскошный портик Помпея, сады Мецената, сверкающие фонтаны, словом, тот изысканный мир искусства, которым император окружил римлян. И сам стиль классицизма, достигший высокого совершенства в творчестве Вергилия и Горация, определил
Вместе с тем он проявляет большой интерес к мифологии, так скупо используемой Тибуллом, и даже задумывает впоследствии создание цикла повествовательных элегий на мифологические темы, а свою возлюбленную Кинфию, как мы видели, он постоянно сравнивает с героинями далекого прошлого, возвышая и поэтизируя ее. Овидий также увлекается мифологией. Он наполняет ее, в отличие от Проперция, животрепещущей реальностью. Проперций же, напротив, стремится не заземлять ее, а «героизировать» с ее помощью свою возлюбленную.
Так на пустынном песке в забытьи Миноида 4 лежала. Прежде чем в море исчез парус афинской ладьи, Так погружалася и сон Кефеева дочь Андромеда, 5 Освободившись от пут, на одинокой скале, Так Эдонида, 6 ночным утомленная бденьем, поникла В мягкую поросль травы у Эпидановых вод. Им я подобной застиг, дышавшую мирным покоем Кинфию — голову ей чуть прикрывала рука. (I, 3, 1-8, перевод Я.М. Боровского)4
Миноида — Ариадна, дочь критского царя Миноса, покинутая Тезеем на пустынном острове.
5
Андромеда — дочь царя Кефея, освобожденная Персеем, убившим чудовище, которому она была отдана на съедение.
6
Эдонида — фракиянка, вакханка, неизменная спутница и участница оргии Диониса.
Этот замечательный поэт — знаток древнего искусства, позы и жесты его героев часто пластичны и выразительны, и, конечно, его поэзия рассчитана на просвещенного, изысканного, воспитанного августовской культурой читателя. Автор элегий стремится создать своеобразную литературную теорию элегии, отличную от эпоса, ему важно было включить в нее различные оттенки любви, разработать особые любовные сюжеты, показать быстротечность жизни и капризную изменчивость страстей.
Словно листы, что упали с венков увядших, поблекших В чаши, и медленно в них порознь плывут, посмотри. Так и нам, может быть, хоть, любя, о великом мечтаем, Завтрашний день завершить может короткую жизнь. (II, 15, 51-54)Искусный, изощренный поэт, он часто пользуется заостренной, эпиграмматической формой:
Средства испытаны все побороть жестокого бога: Все бесполезно — гнетет он, как и прежде, меня. Вижу спасенье одно: уйти в заморские земли, Кинфия дальше от глаз — дальше от сердца любовь. (III, 21, 5-9, перевод Я.М. Саровского)Переходы от одной темы к другой у него не плавны, как у Овидия, а сложны и требуют от читателя напряжения. Это не художник, подобный автору «Любовных элегий», где все легко и доступно и ориентировано на широкую читательскую аудиторию.