Озарение
Шрифт:
— Это кто? — поинтересовалась она.
— Отец Илларион, — неохотно ответила Дана.
— И где ты его откапала?
— Он настоятель церкви в одном поселке под Москвой, — лаконично пояснила Дана.
— И как тебя туда занесло?
— Меня попросили сделать в местной церкви небольшую роспись. Основной мастер заболел и не успел закончить.
Марина снова перевела взгляд с Даны на портрет.
— Да, мужчина что надо, — оценила его. — Он тебе позировал?
— Нет, это по памяти.
— Видать сильно
— Разумеется, им же положено.
Аничкова вдруг цинично усмехнулась.
— Когда это нас с тобой останавливало, подруга?
— Но он же священник!
— На этом портрете он у тебя в первую очередь мужчина, а уж потом священник.
— Возможно, в картине так получилось, а в жизни наоборот.
— И ты в это веришь? — пристально взглянула на Дану Марина.
— Да.
— А я нет. Не бывает такого, уж ты мне поверь.
— У тебя были любовники-священники?
— Не было. Зато я насквозь знаю мужчин. Изучили эту породу сполна. Из твоего отца самец так и прет, — кивнула она на портрет. — А все остальное для блезира. Просто им положено блюсти благочестие и целомудрие, — вдруг фыркнула Аничкова.
— Не все одинаковые, — возразила Дана. Она спорила не потому, что была не согласна со своим оппонентом, а потому, что какое-то внутреннее чувство мешало согласиться с Аничковой.
— Возможно и не все, только я почему-то не одинаковых не встречала, — насмешливо произнесла Аничкова.
— Но ты все же не всех видела.
— Но очень многих. Впрочем, мне глубоко наплевать на твоего отца и на то, как ты к нему относишься. Меня беспокоит другое.
— И что?
Аничкова оглядела мастерскую.
— Я не увидела ни одной картины, ни одного эскиза, которые могли бы заинтересовать Гершовича. Что я ему скажу, когда он меня спросит, есть ли новые работы? Я должна сочинить про тебя рассказ, как о художнике, которая работает в новом жанре. Он даже придумал для него название.
— Какое же? — мигом заинтересовалась Дана.
— Магический сюрреализм. Как тебе?
— Неплохо, — оценила Дана.
— Это шикарно! — возмутилась Аничкова. — Этот его термин уже подхватили.
— Быстро.
Марина насмешливо посмотрела на Дану.
— Еще бы не быстро, за это неплохо кое-кому заплатили. И я должна написать о тебе статью, как о художнице, которая открывает новые горизонты, работает в этом жанре. С иллюстрациями. Написать-то я смогу все, что угодно, никто же не требует от меня правды. Но вот чем я буду иллюстрировать? Портретом твоего священника?
— Хотя бы. Мне нравится, как получилось. И тебе — тоже.
— Получилось неплохо, — согласилась Марина. — Да не то, что нужно. Сколько раз тебе говорить: на кону большие деньги. А тебе все равно.
— Не все равно.
— В общем, даю два дня на две картины. Затем прихожу с нашим фотографом и бильд-редактором. Жду от
— Я не могу по заказу, — в отчаянии произнесла Дана.
— Сможешь. Два дня, подруга. И это по-царски. А теперь меня ждут другие дела. — Аничкова сделала несколько шагов к двери, затем вдруг остановилась и в очередной раз уставилась на портрет.
— Я бы с ним потрахалась, — мечтательно проговорила она. — Если что, замолви за меня слово.
57
Дана позвонила Нефедову и сказала, что ей срочно нужны две картины. В ответ он сказал, что согласен на обычных для них условиях. Ему требуется день для выполнения заказа. Они договорились, что она явится к нему завтра утром.
Дана положила телефон на стол и задумалась. Все вроде было как обычно, но при этом она не могла отделаться от какого-то неясного ощущения, что что-то все же не совсем так. И это ее настораживало.
Она попыталась понять, в чем все-таки дело? И внезапно ее осенило — в голосе Нефедова не было привычной радости от предстоящей встречи с ней, он звучал как-то чересчур буднично. Как будто он был и не очень рад. Что же случилось? Или просто это мимолетное настроение? Мало ли что может происходить с человеком.
Дане даже захотелось перезвонить Нефедову, но в последний момент передумала. Не стоит, завтра она придет к нему и все станет ясно. А сейчас ей следует заняться эскизом для отца Иллариона.
Над ним Дана помучилась несколько часов, но ни один из вариантов ее не устроил. Выходило как-то тускло, ей самой было противно смотреть на свои композиции. Если их увидит заказчик, то уж точно утвердится о ней в мнении, как о неумелой художнице. А ей очень хочется произвести на него самое благоприятное впечатление. В голове сами собой вспыли слова Аничковой о том, что она бы с удовольствием бы с ним потрахалась. Значит, Марина тоже почувствовала в нем повышенную сексуальность. А ведь она не видела его живьём, только на портрете. И этого оказалось вполне достаточным. Можно представить, каким он окажется, когда они лягут в постель.
Дана снова стала делать эскиз росписи на стене храма. На этот раз ее руки все выполняли сами, она лишь наблюдала за тем, какие следы они оставляли на ватмане. То, что получилось в результате, вызвало у нее изумление. В первые мгновения она даже не поверила своим глазам.
Некоторое время Дана задумчиво разглядывала рисунок. Теперь она понимает, почему до этого ничего не получалось. Она рисовала не то, что хотела, заставляла себя выжимать из себя то, чему сопротивлялась вся ее натура. А сейчас все получилось само собой, этот эскиз возник у нее естественным путем, по велению души. Она даже не прикладывала к этому усилий. Вот что значит, когда внутренние и внешние находятся в гармонии.