Озерные арабы
Шрифт:
Когда мы подобрали всех лысух, Саддам приказал гребцам поторапливаться, так как наша лодка с двумя пассажирами и моими ящиками на борту набрала довольно много воды. Я был рад, когда мы оказались под прикрытием тростниковых зарослей. Здесь к нам присоединилась лодка Сахайна, и мы подсчитали добычу. Вместе мы подобрали пятнадцать птиц.
— У нас будет обильный завтрак, — сказал Саддам с явным удовлетворением.
Когда мы добрались до Кубура, небо затянула сероватая дымка, в тростниках засвистал ветер, повеяло холодом. Деревня напоминала Эль-Кубаб и была примерно тех же размеров. Мы подплыли к одному из больших домов. Узкий вход в дом находился над
— Отец дома? — спросил Саддам.
Старший ответил:
— Да, но он только что пошел в лавку. Беги быстрее, скажи Альвану, что у нас гости, — добавил он, обращаясь к своему брату.
Несмотря на пиджак, рубашку, свитер и шерстяные брюки, я здорово продрог и с удовольствием подсел к огню. Сын Альвана, высокий стройный юноша лет шестнадцати, был одет в тонкую хлопчатобумажную рубаху. Он прошел в другой конец дома и принес несколько ковриков и подушек, которые дала ему девочка.
— Я пойду принесу ваши вещи, — сказал он Саддаму.
— Нет, мы собираемся идти дальше, в Абу Шаджар, после того как поедим.
— Вы не сможете. Оставайтесь ночевать. Погода плохая, и потом, вы уже давно не оказывали нам эту честь.
Саддам велел одному из своих людей принести двенадцать лысух и отдал их мальчику.
Через несколько минут появился сам Альван, дружелюбный мужчина средних лет. Он тоже стал уговаривать нас выгрузить вещи и остаться на ночь, но Саддам утверждал, что мы должны идти дальше.
— Маданы все еще в Абу Шаджаре? — спросил он.
— Да, — ответил Альван. — В этом году разлив поздний, и они еще не тронулись.
Он принес все для чая, заметив:
— А вы настреляли много лысух.
Когда Сахайн рассказал ему об орле, он сказал:
— Один орел в этом году свил гнездо в тростнике и нападал на всех, кто проплывал по протоку. Ребята всегда в этих местах заготовляли хашиш, так что пришлось им поджечь тростник, чтобы гнездо сгорело.
Разговаривая, Альван перебирал длинные четки из девяноста девяти черных бусин. Это были молитвенные четки, а четки из тридцати трех бусин янтарного цвета, которыми поигрывал Саддам, предназначались только для того, чтобы чем-нибудь занять руки. Большинство людей носили в кармане такие четки и бесконечно перебирали их, когда им было нечего делать. Саддам бросил мне свои четки. Когда я потом хотел вернуть их ему, он сказал:
— Нет, оставь их у себя, они твои. У меня в Эль-Кубабе есть другие.
С тех пор я приобрел привычку перебирать четки.
Мы съели за завтраком девять лысух. Мясо, напоминающее утиное, показалось мне очень вкусным — возможно потому, что я продрог и проголодался. Саддам и Сахайн, несмотря на мои возражения, все время подкладывали мне куски от своих порций. После этого мы полили часть риса подливкой и съели его, а оставшийся рис полили пахтаньем. Не так-то легко брать это месиво руками; арабы ели так же неряшливо, как я. Альван собрал остатки риса и лысух на одно блюдо. Один из его сыновей принес еще пахтанья, и они, в свою очередь, принялись за еду. После чая мы сели в лодку и попрощались с ним. Никто не поблагодарил его за угощение — это было бы неслыханным нарушением этикета.
Мы двигались через пригибаемый ветром тростник по едва различимым проходам; метелки на концах его стеблей развевались над нами, точно вымпелы на ветру, на фоне бледного неба. Один из гребцов, поощряемый Саддамом, пел народные песни. У него был сильный хрипловатый голос. Жилы на его
Часа через полтора мы добрались до Абу Шаджара, островка темной голой земли триста ярдов в поперечнике и десять футов высотой в самой верхней точке. Островок был окружен зарослями тростника. Вдоль берега беспорядочной группой теснилось тридцать-сорок домов.
На каждом свободном клочке земли стояли буйволы; вокруг домов были выкопаны небольшие ямы, чтобы буйволы не могли тереться о стены. Люди, жившие здесь, принадлежали к племени шаганба.
Посовещавшись между собой — какой дом выглядит наиболее солидно, — мы причалили у одного дома. Навстречу вышли мужчина и мальчик, приветствовали нас и помогли вынести на берег мои вещи; мои спутники не взяли с собой в дорогу ничего, кроме винтовок. Мы также отнесли в дом шесты и весла, так как по общепринятой практике любой другой путник мог прихватить их с собой. Шесты делались из стеблей обычного касаба, но найти подходящий стебель было не так-то просто, к тому же гребец привыкал к своему шесту. Лопатообразные весла, сделанные из доски, прибитой к бамбуковому стволу, было и вовсе трудно смастерить из местных материалов.
Как всегда, небольшой дом вскоре был заполнен до отказа. Наш хозяин задал несколько вопросов, прочие сидели молча, бесстрастно глядя на меня темными глазами. Я ощущал их недоверие: «Кто он такой? Откуда пришел? Зачем Саддам привез его сюда?» Когда Саддам и наш хозяин, по заведенному обычаю, повели меня на прогулку по островку, в доме тотчас началась оживленная беседа.
Почва была засолена, и на ней ничего не росло. Здесь не было ни камней, ни обломков скал. Вообще на озерах я не видел ничего подобного. Судя по кирпичам и глиняным черепкам, которыми была усеяна земля, Абу Шаджар был расположен на месте какого-то древнего города. Саддам сказал:
— Говорят, на этом острове зарыто золото. Маданы разыскивают его. Видишь, где они копали?
Он указал на несколько неглубоких ям и добавил, что пока ничего не нашли.
Наш хозяин прервал его:
— В прошлом году, когда одна семья из племени шаганба копала ямы для своего дома в Эль-Аггаре, нашли два кувшина, наполненных монетами.
Я спросил, где расположен Эль-Аггар.
— Вон там, к западу. Это такой же остров, как наш. Там живут много шаганба.
— Что потом было с монетами?
— Не знаю. Думаю, они спрятали их, чтобы шейхи не могли отнять.
Саддам сказал:
— Несколько лет тому назад, когда мы в Эль-Кубабе строили мой мадьяф, мы нашли каменного идола — фигурку женщины, можно было различить ее груди. Она была вот такой величины.
Он отмерил между ладонями девять дюймов.
— Фигурка все еще у тебя?
— Нет, ее взял Маджид.
Находясь на озерах, я никогда не пытался собирать предметы, представляющие интерес для археологов. Но однажды мне дали хеттскую печать, а в другой раз небольшой кусок свинцового листа, покрытого царапинками, которые оказались знаками финикийского письма. Человек, давший мне его, сказал, что этот лист был частью большого свитка, который расплавили на пули. Как-то раз меня с весьма таинственным видом отвели в один дом и показали терракотовую фигурку собаки. На ней был штамп (на английском языке) «сделано в Японии».