Озеро ушедших навеки
Шрифт:
Фигуры дрогнули и исчезли. Конвей забыл свой страх — он продолжал смотреть. Какая-то упрямая часть его мозга пыталась анализировать виденное: говорила ему что-то об электрических импульсах мысли, о том, что неизвестная субстанция озера собирает свободную энергию и для каждого на Искаре она, эта субстанция, становится вторым подсознанием. Искар — удивительное хранилище, где можно вызвать память о целом народе.
Что глаз озера однажды увидел — то посредством концентрации мысли может быть воспроизведено зрительно; словно смотришь запечатленный
Шаг за шагом Рэнд Конвей наблюдал распад человеческой души. Ему легко было это понять, потому что собственная его жизнь подчинялась этой всепоглощающей страсти — жадности.
Конна снова и снова приходил к озеру — в одиночку. Оно, казалось, притягивало его к себе. В конце концов, он был только исследователь, и все, что ему было нужно, — это открыть новое месторождение. Наконец он принес приборы и сделал соответствующие замеры. После этого его исследовательский пыл обернулся жадностью. Жадность же, в свою очередь, превратилась в род помешательства. С этим-то помешательством и боролся Конна, и у него были на то причины.
Женщина пришла снова. С ней на этот раз пришли Кра и его сыновья, все гораздо моложе и совсем не такие суровые, как теперь. Пришли и другие, которых Конвей не знал. Очевидно, это был ритуальный визит и он имел какое-то отношение к новорожденному младенцу, которого женщина держала на руках.
Сердце Конвея сжалось и почти перестало биться. Давний страх вернулся к нему, страх старого ночного кошмара — когда что-то прячется от него, что-то такое, чего он не мог вынести.
Конна, женщина и новорожденный ребенок.
«Я не могу спастись. Мне не проснуться».
Внутренняя борьба продолжалась в Конне. Он, должно быть, испытывал муки ада, потому что было яснее ясного: то, что он хочет сделать, отсечет его от всего, что он любил. Но он уже был другим. Озеро насмехалось над ним, дразнило его невероятным богатством, и он не мог об этом забыть.
В последний раз, перед тем как прийти на озеро Ушедших Навеки, Конна снял с себя меховые одежды, отложил в сторону копье и надел кожаный комбинезон космонавта с пристегнутой к нему кобурой. Он принес с собой свинцовый контейнер, чтобы взять окончательные пробы и сделать заключительный вывод.
Но пока он работал — брал те самые пробы, которые в конце концов должны были привести к гибели озера и всего, что оно для Искара значило, — пришла светловолосая женщина с глазами, полными боли, и с ней ребенок, уже подросший мальчик двух лет.
Конвей внезапно вскрикнул и покачнулся. Сьель подала ему руку, и он вцепился в нее, чувствуя, как земля уходит из-под его ног.
«Теперь я знаю! Я знаю, какой страх стоит за этими снами!»
Призрачный ребенок в озере смотрел, как мать выхватила маленький тяжелый ящик из рук отца — его отца, который почему-то стал сердитым и странным, одевшись в черные чужие одежды.
Он смотрел, как мать всхлипывает и плачет, как она просит отца о чем-то, умоляет его подумать, не делать того, что он
Он попытался отобрать у женщины ящик. Они стали бороться и в какой-то момент оказались на кромке берега. И тут произошло неожиданное — женщина, не удержавшись, упала вниз. Зеркальная гладь вскипела, и озеро поглотило женщину.
Ребенок закричал и побежал к краю скалы. Он тоже упал бы следом, но отец подхватил его.
Долго-долго Конна стоял у края, держа на руках плачущего ребенка. Девушка унесла свинцовый ящик с собой, но Конне уже было не до него. Он думал только о том, что жена его умерла и виновник ее смерти он сам. И похоже было на то, что вместе с ней умер и Конна.
Потом он повернулся и побежал, неся мальчика на руках.
Поверхность озера стала такой же, как и раньше, темной и спокойной.
Рэнд Конвей медленно опустился на колени. Все чувства в нем притупились, словно после долгой и тяжелой болезни. Силы его иссякли. Конвей оставался на льдистой скале, молчаливый и неподвижный, за пределами чувств, за пределами мыслей. Он только смутно сознавал, что Сьель опустилась на колени с ним рядом и он по-прежнему крепко держит ее руку в своей.
Наконец он поднял голову и посмотрел на Кра:
— Так вот почему ты дал мне шанс покинуть Искар. Я сын Конны — но я еще и сын твоей дочери.
— Ради нее, — медленно сказал Кра, — я бы отпустил тебя.
Конвей кивнул. Он очень устал. Очень многое стало для него теперь ясным. Все изменилось, даже значение его имени. Рэнд — край. Все это было странно, чрезвычайно странно.
Рука Сьель, теплая и спокойная, лежала в его руке.
Он медленно вынул из-за пояса пистолет и пузырек в оболочке из свинца и бросил их далеко от себя.
— Отец моей матери, — обратился он к старику Кра, — позволь мне жить. — Он наклонил голову.
Но Кра не ответил. Он только спросил:
— Конна жив?
— Нет. Он заплатил за ее жизнь своей собственной.
— Это хорошо, — прошептал старик.
И его сыновья откликнулись эхом:
— Это хорошо.
Конвей поднялся. Усталая покорность покинула его.
— Кра, — сказал он, — я не принимал участия в преступлении Конны, а что касается меня самого — ты ведь знаешь, во мне течет твоя кровь. Возьмите ваши копья, а мне дайте мое — и посмотрим, кто умрет первым!
Мимолетная мрачная улыбка тронула губы Кра. Он посмотрел своему внуку в глаза и через некоторое время кивнул:
— В тебе моя кровь. И я думаю, ты этого не забудешь. Не надо брать никакие копья.
Он отступил назад, и Конвей сказал:
— Отпусти остальных, пусть уезжают. Они ничего не знают об озере и никогда не узнают. Я остаюсь на Искаре. — Он прижал к себе Сьель. — И еще одно, Кра. Не надо ее наказывать.
Вновь мрачная улыбка. Ледяной холод уходил из глаз Кра. Со временем, подумал Конвей, эта застарелая горечь исчезнет совсем.