Ожерелье для дьявола
Шрифт:
– Я все знаю, но что ты делала после своего побега?
С раздражением и удивлением он почувствовал, что она напряглась и отстранилась от него, как-то вся закрылась, сжалась.
– Я мало чего могу тебе рассказать, – промолвила она с безрадостной усмешкой. – В моей жизни не было ничего героического. Я знала, что у моей матери была далекая парижская родственница, что о ее существовании не было ничего известно моим братьям. Я отправилась к ней, все ей рассказала. Она приняла меня под свое покровительство, какое-то время меня скрывала, потом нашла мне место.
– Это
– Да, но…
– И, естественно, она познакомила тебя с чудесным итальянским врачом, этим превосходным графом де Калиостро!
Одним рывком Жюдит вырвалась из его рук.
Жиль снова увидел перед собой Жюдит тех прошлых дней, недоверчивую, воинственную и нетерпеливую.
– Каким образом тебе все это известно?
– Неважно, но я это знаю. Это правда?
– Да, правда. Она обеспечила мне защиту королевского дома, доброе отношение ко мне мадам.
Она меня любит и защищает.
– Под вымышленным именем?
– Конечно, под вымышленным. Могла ли я рисковать, объявившись как Жюдит де Сен-Мелэн, боясь, что появятся вновь мои братья. Благодаря тетушке Фелисите я перестала испытывать чувство постоянного страха.
– А благодаря этому Калиостро что ты получила?
– Конец всех моих ужасов, возможность снова жить нормально, мое излечение! Знаешь ли ты, чем были для меня многие-многие ночи после Тресессона? Я больше не могла спать, я не хотела спать из-за страха вновь испытать этот отвратительный кошмар, всегда один и тот же, он появлялся без конца. Я не могла выносить темноту. Я болела, я бредила, я чуть было не сошла с ума. Тогда тетушка Фелисита, которая больше не знала, что со мной делать, призвала на помощь врача. Когда-то он излечил ее от болезненной тоски, и она с ним была в переписке. Она питала к этому человеку чувство почитания и дружбы. Он приехал, к тому же издалека, и в его руках я наконец почувствовала чувство умиротворения, выздоровления, даже радости. Это чудесный человек, это даже больше, чем просто человек.
– Ну, хорошо! Какое славословие! Скажем, это просто бог, и не будем больше о нем говорить.
– А я хочу, хочу о нем говорить, – воскликнула Жюдит с неожиданным гневом. – Почему я должна быть неблагодарной, безразличной к человеку, возвратившему мне разум?
Горькое чувство ревности медленно завладевало душой Жиля. Он так надеялся, что, когда вновь обретет свою любимую, он будет ей укрытием, защитником, доверенным другом, любовником, всем. А оказалось, что почти всем этим был для нее другой, к тому же он владел искусством излечения.
А еще она отвергала его как любовника. Что же ему оставалось?
И она также была раздражена тем, что он не смог скрыть жестоких слов. Видно, так уж устроена человеческая натура, что отвечает ударом на удар, раной за нанесенную рану.
– Говорят, что врачи многое значат в жизни людей. Тот несчастный, которого определили тебе в мужья и которого твои братья убили в день свадьбы, был тоже, кажется, врачом?
Он понял, что сделал ей больно, по
– Бедный Керноа! – прошептала она. – Он был добрым и ласковым. Он же нашел меня полумертвой, вылечил меня и ничего за это не просил. Я думаю, что он любил меня.
– А ты его любила?
– Я очень его любила. Он был так любезен, так предупредителен.
– Как я понял, это не он тебя взял в жены, а ты выбрала его в мужья. А что заставило тебя сделать это? Ты же обещала ждать меня три года.
– Ждать чего, ждать кого? Я была уверена, что ты никогда не вернешься. А потом, я очень боялась братьев. Это был страх. Ты слышишь, страх. Ты знаешь, что такое страх?
– Я-то знаю! Ах, Жюдит! Мы здесь глупо спорим, а ведь мы должны говорить друг другу слова любви. Что мы делаем в этом парке? Надо же вместе, рука об руку, уйти отсюда. Известно ли тебе, что я полагал, что ты взаперти в каком-нибудь монастыре. Мне стало известно, что ты письмом известила мадам о своем намерении покинуть службу и стать послушницей.
– Ты и это знаешь? Ты настоящий дьявол!
Кто мог тебе это рассказать?
– Я не имею права тебе об этом говорить, но я знаю. Почему ты ей это написала?
– Потому что мне посоветовали это сделать.
Граф полагал, что следует удалить меня как можно дальше от дома мадам… и мосье. Он говорил, что я не нахожусь там в достаточной безопасности. А монастырь был самым простым и нормальным объяснением.
– А я ведь мог бы поджечь все монастыри Франции и Наварры, чтобы отыскать тебя в то время, как ты здесь. Что это за замок?
Удивление смело всю ее разгневанность.
– Ты этого не знаешь? А как ты сюда пробрался?
– Меня напоили чем-то. Я был без сознания.
– А кто тебя привел?
– Какая-то неизвестная мне женщина. Я знаю только, что зовут ее Анна.
– Да? А какая она, эта Анна?
Обеспокоенный внезапно возникшей твердостью в голосе Жюдит, Жиль обрисовал довольно полный портрет своей тюремщицы, стараясь при этом не выделять особенно сладострастных черт.
– Понимаю.
Ледяной тон девушки не предвещал ничего утешительного. И внезапно она взорвалась, без крика, свистящим от гнева голосом, стегая его словно бичом:
– Каким же вы стали лгуном. Жиль Гоэло.
Вы заявляете, что принадлежите дому короля, что вы бываете при дворе и при этом вы не осмеливаетесь мне признаться, что вы знакомы с графиней де Бальби, всемогущей любовницей мосье.
Что вы не знаете также жилища принца крови?
Может быть, вам неизвестен также и Версаль?
– Но, как я полагаю, это не Версаль?
– Нет, это Гробу а! Только вот я едва знаю двор, никогда не была в Версале, а оказывается, я хорошо знаю Анну де Бальби, знаю, что она обманывает принца со всеми желанными ей мужчинами. Знаю также, что если она дает себе труд опоить какого-нибудь дурня и привезти его в пустующий замок, то уж вовсе не за тем, чтобы учить его вязать рукавички. Что же вы поделывали вдвоем?