Ожерелье Дриады
Шрифт:
– Лучше спроси, когда я почищу их в первый раз! И вообще: налет на зубах защищает их от порчи! – без тени обиды парировал Чимоданов.
Ната огорчилась. Всегда обидно, когда хочешь сказать гадость, а на тебя не обращают внимания. Все равно что долго прятать за пазухой пригоршню грязи, самому перепачкаться, а потом промахнуться, бросая с двух шагов.
– Превратить свои недостатки в принцип – это сильно. Я тебя люто ненавижу, Чимоданов! Ты злобный пигмей! Непрошибаемое животное! – прошипела она.
Злобный
– Кажется, сегодня день разборки чемоданов! – неосторожно пошутила Даф.
Петруччо гневно выпрямился и высоко, как римский диктатор, вскинул подбородок.
– Подчеркиваю в первый и в последний раз! Про чемоданы в моем присутствии… – начал он.
– «…прошу не заикаться!» – одновременно закончили Мошкин и Ната.
Чимоданов хотел что-то возразить, но внезапно застыл и, повернувшись, проводил кого-то взглядом.
– Опа! Какая девушка хорошая! – сказал он.
Все изумленно повернулись, чтобы посмотреть на хорошую девушку Чимоданова. За восемнадцать лет жизни это был первый случай, когда Петруччо отозвался о девушке без цинизма.
Оказалась, что девушка Чимоданову понравилась такая же, как и он. Небольшого роста, крепкая, на быстрых решительных ногах с сильной голенью. Такие девушки шагают так упруго, что, кажется, после каждого шага их подкидывает.
– Чимоданов начинает интересоваться противоположным полом! Невероятно! Не иначе как наступил сезон цветения пеньков и парковых лавок! – заявила Ната.
В ее голосе звучала легкая досада, проявлявшаяся у Вихровой всякий раз, когда кто-то смел интересоваться не ею, а кем-либо другим.
– Хочу познакомиться! – сказал Чимоданов Мефу.
Буслаев не возражал.
– Знакомься!
– Ага, знакомься! Ща! Давай ты сдернешь у нее мобилку, а я тебя настигну и сломаю тебе шею! – предложил Чимоданов.
Буслаев отказался. Мошкин тоже не горел желанием. Он так долго переспрашивал: «Кто? Я?», что девушка ушла и вместе с собой унесла целый виток несвершившейся судьбы.
– Сволочи вы! Мобилку сдернуть не могли! Теперь вот попросите меня о чем-нибудь! – угрюмо сказал Чимоданов и молчал целых три минуты, изредка замахиваясь, чтобы хлестнуть себя по спине Зудукой.
Ната все не могла успокоиться. Влюбленный Чимоданов не давал покоя ее воображению.
– У меня есть отличная подруга! Футболистка! А ноги какие! Ты таких и не видел! Страуса запинает в восемь секунд, – дразнила она.
– Познакомь! – сразу клюнул Чимоданов.
– Даже и не подумаю! – отказалась Ната.
– Почему?
– У меня принцип такой. Никогда не знакомить своих друзей между собой. Особенно мальчиков и девочек. Это хуже, чем оказаться между вагонами во время сцепки. Куда ни дернешься – все равно придавит и кругом окажешься виноват, – заявила Вихрова.
Петруччо постучал пальцем по лбу.
– Подчеркиваю!
Фактор Ж означал у него «фактор женщина», и этим все было сказано.
Они прошли по Никитской и свернули к Новому Арбату. Через дорогу от них каменел высокий бульвар с новыми скамейками.
Здесь к Чимоданову подошли два стареньких японца, которым на двоих было лет сто семьдесят, протянули ему фотоаппарат и знаками попросили их снять. Петруччо старательно щелкнул, держа Зудуку в зубах, а затем преспокойно сунул фотоаппарат в карман и застегнул «молнию». Дождавшись, пока с вежливых японских лиц сметет дежурные улыбки, он расстегнул «молнию» и вернул им фотоаппарат. Старички вновь заулыбались, часто кивая и быстро пятясь.
– Перегрелся? – спросил Меф.
– Обожаю производить мерзкое впечатление! – самодовольно сообщил Чимоданов. – И вообще, откуда они знают: может, я всемирно известный фотограф, и эта камера – мой авторский гонорар?
Даф хмыкнула. Некогда Петруччо выбрал себе амплуа нравственного уродца и теперь изо всех сил его поддерживал. Поначалу это было нечто вроде: «Я знаю, что я смешной урод, но я буду уродом, потому что мне нравится быть уродом!» Да и получалось неважно, но мало-помалу привычка прорастала и преобразовывала натуру.
Пользуясь тем, что внимание Дафны отвлечено на Чимоданова, Мефодий взял ее за руку. Ладонь Даф чуть дрогнула, но осталась у него в плену. Даже на миг дружелюбно сжалась. Ната зорко покосилась на руку Мефа. Такие детали никогда не ускользали от ее быстрых глазок.
– Что за хватательный рефлекс? В каждом парне дремлет младенец? «Мамочка, возьми меня за ручку!» – поинтересовалась она.
– При чем тут это? Может, я дорогу боюсь один переходить! – спокойно пояснил Меф.
– Какое совпадение! Я тоже! – умилилась Вихрова. – Эй, Пименова Дарья Батьковна, дайте мне тоже ручку!
– Давай я тебя возьму! – предложил Чимоданов, только что закончивший ковырять в носу.
– Ага, щас! Ты меня под машину попадешь! – отказалась Вихрова.
– А я? – предложил Евгеша.
– Ой, только не ты! – взмолилась Ната. – Все, кто угодно, только не Мошкин! Ты будущий мамик!
– Что за мамик?
– Худшая разновидность папика, – отрубила Вихрова и хладнокровно перешла одна, наплевав на запрещающий сигнал светофора.
Ната о чем-то размышляла, с кошачьей ловкостью идя по бровке, бок о бок с проносящимися машинами.
– Интересная тема для нездоровых фантазий! – внезапно заговорила она. – На необитаемый остров поселили группу маленьких детей. У них есть пища, дом, компьютерные программы, которые учат читать, книги – короче, все, что нужно. Но одна оговорка: ни в одной из их книг нет слова ЛЮБОВЬ и вообще ничего о любви. Смогут они когда-нибудь любить? Я имею в виду чувство.