Ожерелье Дриады
Шрифт:
Рука Мамзелькиной снова скользнула в рюкзак. На сей раз из него извлечен был свиток. Едва показавшись, он стал стремительно раскручиваться и в одно мгновение занял весь операционный зал. Многие метры списка обрушивались на пол извилистыми волнами. В одну минуту они покрыли пол на высоту колена.
Сколько же там было имен! Десятки и сотни тысяч. Не только славянские, но и индийские, китайские, английские. Выведенные мелким канцелярским почерком с кокетливыми завитушками. Изредка попадались и высохшие брызги крови – должно быть, писарь,
Прасковья и Зигги Пуфс внимательно смотрели на закручивающиеся волны свитка. Лица у них были ожидающие.
– Где же это было? – рассеянно бормотала Аида Плаховна, близоруко, но одновременно с чудовищной скоростью просматривая список. – Ага! Вот!
Свиток внезапно перестал раскручиваться. Мелкие буквы увеличились и выпрыгнули из него:
30 июля. 16.25
Петр Чимоданов – небрежное обращение с осколочной гранатой. Агония – четыре с половиной секунды.
17.01–17.59
Евгеша Мошкин – попал под трейлер (марка а/м «Вольво» гос. номер – А 234 УУ 177. Водитель – Зуев О.П. 1981 г.р.). Умер во время погрузки в машину «Скорой помощи» (марка а/м «Газель» гос. номер М 694 ПА 97. Водитель – Прошкин А.С. Старший санитар – Фулер М.Е. Врач-реаниматор – Цветкова И.И.)
Мошкин позеленел и тихо произнес: «Ой, мама!» Он уже подсчитал, что ему предстоит мучиться целых пятьдесят восемь минут. Чимоданов принялся с негодованием бормотать, что у него нету никаких гранат, но внезапно о чем-то вспомнил и смущенно умолк.
– Ого! Сколько деталей! – умилился Ромасюсик, пробежав глазками по буквам.
– Лигул сам все продумал. Охота ему было в мою работу влезать! Теперь грузись вот: весь этот народец отлавливай: Прошкин, Зуев… за руль сажай, – неодобрительно отозвалась Плаховна. Как профессионал, она не переваривала стороннего вмешательства.
Поняв, что ее в списке нет, Вихрова довольно хмыкнула и удержала в стоячем положении сползавшего на нее Мошкина.
– Печальный денек будет тридцатого июля! Надо не полениться и купить что-нибудь траурное, – заметила она.
– И не говори! Я и сама об этом подумываю! – согласилась с ней Мамзелькина.
Свиток прокрутился строчек на двадцать вниз.
30 июля. 23.00
Наталия Вихрова – на усм. исп.
Утверждаю: Л и г. (противненькая подпись – мелкая и дотошно старательная).
– Так и знала, что у него фантазия иссякнет! На Грошкиных и Брошкиных весь израсходовался! «Газеля» ты наша! Вот оно – в чужую работу лезть! – торжествуя, сказала Аида Плаховна.
Теперь уже Мошкину пришлось поддерживать Нату.
– Что такое «на усм. исп.»? – трусливо спросила она.
– «На усмотрение исполнителя», – охотно расшифровала Плаховна. – Это означает, что я сама вправе определить способ. Я, благородно сказать, ишшо не
– За что вы нас так? – простонала Ната.
Мамзелькина печально зарумянилась и высказалась в духе, что она вовсе не зверь. Просто однажды ошиблась с выбором профессии.
– Но Аидушка!..
– Я уже которую тыщу лет Аидушка!.. Не подлизывайся! Мое дело сторона! Надоть значить надоть! – твердо отрезала Плаховна.
Голос у нее стал сух и негибок, как старая подошва. Да, к Арею старушка, возможно, относилась неплохо, в меру алкогольной дружбы. На остальных же сотрудников симпатия «Аидушки» не распространялась.
Мошкин обреченно подумал, что для Мамзелькиной «надоть значить надоть» уже конечная инстанция. Есть приказ – значит нужно топать и выполнять. Хотя именно такое простое поведение является наиболее оптимальным в большинстве запутанных ситуаций. Если, конечно, изначально выбрал себе верное начальство.
– И вам не жалко нас будет? – с отчаянием продолжала Вихрова.
«Аидушка» пригорюнилась и погладила ее по ручке.
– Куды ж не жалко? Все ж таки свои, не чужие! Ужо помянуть, конечно, придется – тут без медовухи никуда, – сказала она с предвкушением пьянки.
– Потерпите немного, Аида! Ваша голова нужна нам светлой! – льстиво произнес Зигги Пуфс.
Заметно было, что мостик его отношений с Плаховной еще не выстроен. Усмотрев в «светлой голове» льстящую ей двусмысленность, Мамзелькина задребезжала невидимой копилочкой и согласилась погодить.
– Ужо погожу… До тридцатого-то числа! – пообещала она.
Петруччо ощетинился, как противотанковый еж, встретивший противотанковую ежиху. Раз по-хорошему не получается – надо идти напролом.
– ПОДЧЕРКИВАЮ! У нас есть эйдосы и права! – заявил он.
– Права у водителя автобуса! А у вас так, правишки! – поправил Тухломоша, невесть откуда высовываясь и исчезая прежде, чем Чимоданов успел выбросить кулак.
– У нас есть эйдосы! – упрямо повторил Петруччо.
Зигги Пуфс пакостно ущипнул бородку. Во всех чертах жирного его личика прыгало торжество.
– Не заблуждайся! Вы до сих пор сотрудники мрака! Свет, возможно, оспорит ваши эйдосы, а вот жизнь наверняка не оспорит. Вы наши со всеми потрохами! – произнес он резким и тонким голосом, похожим на скрип дверных петель.
В бюрократическом его тоне было столько уверенности, что сердце обвалилось у Мошкина в груди. Он понял: так и будет. Действительно, какой смысл свету бороться за их жизнь, когда с каждым днем они все больше запутываются в сетях мрака, себе же делая хуже? Потуг бросить и исправиться нет.
– Это нечестно! Я теперь гранату даже и в руки не возьму! Лучше бензопилой себе их отпилю! – отчаянно сказал Чимоданов.
– А я на улицу не выйду! Засяду с утра тридцатого на крыше многоэтажки! Туда трейлеру не проехать! Не надо было предупреждать! – заупрямился Мошкин.