Ожерелье Клеопатры
Шрифт:
Тавров усмехнулся. Ну, и ожерелье в действие вступило, разумеется! А не выпить ли нам граммов пятьдесят коньячку?
Он встал из-за стола и вздрогнул: возле двери сидела кошка и внимательно смотрела на него.
Глава 5
Тавров подумал: «А где же вторая? Они вроде парой ходят». И посмотрел в сторону окна, но там кошки не было.
– И где же твоя подружка? – осведомился он у кошки. Та лишь зевнула в ответ. – Не хочешь говорить, и не надо… А я, пожалуй, коньячка выпью, – сообщил Тавров кошке и решительно направился к бару. Он налил себе сразу сто граммов «Старого Кенигсберга» в бокал и сделал щедрый глоток. Вспомнив о кошке, он с усмешкой сказал:
– А вот «Вискаса» у меня нет! Но если ты думаешь здесь поселиться, то куплю…
Он повернулся к двери, но кошки уже не было.
– Ну, как знаешь! – пробормотал Тавров и снова уселся за компьютер.
Коньяк вернул Таврову душевное равновесие, и он думать забыл о кошках. Впрочем, возможно, он просто адаптировался к пребыванию в Пограничной Зоне.
Тавров мельком пробежался по описанию событий, происшедших после смерти Цезаря. Как и следовало ожидать, трогательное единодушие соратников-триумвиров длилось недолго. Основной конфликт произошел между племянником Цезаря Октавианом – которого он, кстати, усыновил – и боевым товарищем Цезаря Марком Антонием. За прошедшие две тысячи лет обычаи совсем не изменились: стоит помереть бизнесмену, как тут же начинаются разборки между деловыми партнерами покойного и безутешными родственниками. Нет, ничего не меняется в этом мире! Зная такие факты, верить в прогресс может только идиот.
Ситуация усугублялась тем, что очарованный Клеопатрой Марк Антоний бросил свою вторую жену Октавию, приходившуюся родной сестрой Октавиану, так что нормальный деловой конфликт перерос в семейную разборку. Вендетта, короче…
Тавров перешел к блокноту Пургина. Вторая страница начиналась с воклицания: «Акциум!!! Вот она, разгадка тайны, которую безуспешно пытались разрешить уже древние историки. И каких только гипотез не было! Объединенный флот Клеопатры и Антония значительно превосходил флот их противников. И поспешное бегство Клеопатры в разгар сражения привело к тому, что Антоний бросил свои флот и армию и устремился вслед за Клеопатрой, в то время как его воины еще несколько часов продолжали упорно сражаться. Никто не знает: почему Клеопатра обрекла Марка Антония и себя на поражение в заведомо выигрышных условиях. А я знаю!!! Точно, знаю!!! Информация получена (далее тщательно зачеркнуто)… Удивительное ощущение: получить описание событий от (тщательно зачеркнуто)… Я впервые ощутил себя ученым, открывающим тайны истории. И все благодаря (далее так тщательно зачеркнуто, что ручка в нескольких местах прорвала бумагу насквозь)… Естественно, Клеопатра и Антоний осознавали, что поражение в крупнейшем морском сражении тех времен означает неизбежное поражение в войне. Но они предпочли (далее зачеркнуто)…»
Тавров недовольно закрыл файл со страницей. Акциум… Что за Акциум? У него ушло несколько минут, чтобы выяснить подробности рокового сражения в Википедии. Действительно, флот Антония и Клеопатры имел значительное превосходство, но в разгар сражения египетский флот во главе с кораблем Клеопатры ушел в Египет. И, ослепленный любовью, Марк Антоний последовал за ней, обрекая на гибель соратников и ставя крест на своей судьбе. Интересно, Пургин удосужился дать объяснения или ограничился восторгами по поводу своего тайного знания?
Тавров внимательно просмотрел снимки страниц блокнота и обнаружил текст, вклиненный между какими-то непонятными схемами и рисунками, который хронологически соответствовал периоду после сокрушительного поражения армии и флота Марка Антония у Акциума.
«1 августа 30 г. до Р.Х. корабли Октавиана появились в Александрии. Войска Марка Антония либо разбежались, либо перешли на сторону Октавиана. Марк Антоний впал в отчаяние и повел себя, как обычно ведут себя впавшие в отчаяние слабые духом мужчины: обвинил в поражении Клеопатру – хотя он сам бросил погибать свой флот и армию; не пожелал более видеть Клеопатру – хотя она была матерью его детей и хотя бы о них следовало подумать; ну и, разумеется, запил… Прожив таким образом около года, Антоний получил известие о смерти Клеопатры. Бытует мнение, что сама Клеопатра, предвидя неминуемую гибель Египетского царства Птолемеев и страшась участи своей сестры Арсинои, начала готовиться к смерти и решила заблаговременно подготовить к этой мысли своего любовника. Разумеется,
Получив известие о смерти Клеопатры, Антоний буквально обезумел. В поисках Клеопатры он долго метался по дворцу, призывая свою возлюбленную, а затем в безысходном горе бросился на меч – по старой римской традиции. Он был еще жив, когда его нашли слуги и принесли к Клеопатре: умирающего, но счастливого от того, что он сумел узреть свою Любимую раньше, чем Смерть навечно сомкнет его веки. Он умер, чувствуя поцелуи Клеопатры на своих устах.
Говорили, что после этого мрачными ночами каждый во дворце мог слышать отчаянные крики несчастного влюбленного и видеть его тень, бродящую по залам в поисках своей возлюбленной. Может быть, это к лучшему, что безжалостное Время уничтожило дворец Птолемеев вместе с его призраками».
На этом текст заканчивался, но Тавров чувствовал: это преамбула, где-то Пургин должен был все объяснить согласно одному ему известному источнику. Тщательно просмотрев снимки всех страниц блокнота, Тавров наконец нашел то, что искал.
«Клеопатра сидела на троне, свысока глядя на старого центуриона, присланного к ней с приказом от теперь уже единоличного владыки Великого Рима Октавиана. По обе стороны от трона, словно древние египетские статуи, застыли недвижимо Ирада и Хармиона. Клеопатра смотрела на центуриона надменным царским взором, но осознавала: все это всего лишь условность, на самом деле свысока на нее смотрит центурион, чьими устами говорит сам триумфатор Октавиан. И слова эти хоть и ужасны, но ожидаемы: Клеопатре следует готовиться к поездке в Рим, чтобы пройти в качестве боевого трофея вместе с остальными рабынями за триумфальной колесницей Победителя. Разумеется, Октавиан дал понять, что может сохранить за ней титул царицы Египта, но только после тиумфа и связанного с ним публичного унижения.
Перед глазами Клеопатры на мгновение промелькнул умоляющий взгляд ее сестры Арсинои, подвергнутой такому же унижению Цезарем. Но Арсиноя могла хотя бы питать пусть иллюзорную, но надежду, что сестра сжалится над нею. Не сжалилась. Клеопатра не жалела об этом, как не жалела сейчас и себя. Раз суждено умереть, то лучше умереть царицей в собственном дворце, чем рабыней в чужом чулане! Только так – и не иначе!
– Что мне передать консулу Римской республики? – спросил центурион, немигающе глядя прямо в глаза Клеопатре. Не было в Египте человека, который осмелился бы так смотреть на царицу – он не дожил бы до рассвета. Но все со временем меняется, и, как правило, не в лучшую сторону…
– Передай, что я исполню любые желания консула, – твердо ответила Клеопатра. – Но мне нужно время на сборы. Хотя бы неделю.
– Три дня, – отрывисто бросил центурион. – Так сказал консул.
Он изобразил подобие поклона и вышел, печатая твердый легионерский шаг – тяжелый уверенный шаг, при звуке которого дрожала вся Ойкумена и населенные дикими варварами далекие земли.
Когда в залах дворца стихло гулкое эхо шагов центуриона, Хармиона не выдержала и с плачем бросилась к ногам Клеопатры.
– Госпожа! Я вижу, что ты решила умереть. Позволь нам с Ирадой умереть вместе с тобой!
Клеопатра спустилась с трона и нежно обняла служанку.
– Даже я, царица Египта, не могу запретить умереть никому. Верная моя Хармиона! Вы с Ирадой единственные, кто не предал меня и не оболгал. Кто мог знать, что все так обернется?
– Прости, госпожа, но тебе не следовало так доверять Амиде, – запинаясь, проговорила Хармиона.
– Я виновата сама, – печально отозвалась Клеопатра. – Командиры моего флота и флота Антония заверили меня, что это будет увеселительная прогулка. А все закончилось кровопролитным сражением! Какой надо быть глупой, чтобы верить словам мужчин! Мне не следовало снимать ожерелье Нефертити, но я хотела порадовать моего любимого Антония, надев ожерелье, которое принадлежало возлюбленной Александра Великого Роксане! И только там, у Акциума, я вдруг почувствовала, что больше никогда не надену ожерелья Нефертити. Эта мысль просто свела меня с ума, я больше ни о чем не могла думать! И я отдала приказ немедленно плыть в Египет, пользуясь попутным ветром. Я и предположить не могла, что Антоний в припадке ревности бросит флот и пустится в погоню за мной!