Ожерелье Клеопатры
Шрифт:
– Господа! Вообще-то нам пора в обратный путь, – деликатно напомнил Сэндмэн.
– Да ладно! В подвал мы не очень торопимся, – огрызнулся Тавров. – Можем и задержаться в гостях… хотя бы на ближайшие лет пятьсот!
– Тем не менее, господа, нам пора! – продолжал настаивать Сэндмэн.
Обнорская наконец отпустила Пургина. Пока тот на прощание обнимал жену, Тавров подошел к Обнорской.
– Послушайте, Анна Петровна! А почему бы вам не навестить Морозова? Дадите ему указание, чтобы он нас выпустил
– Бесполезно! – ответила Обнорская. – Он не в Пограничной Зоне, и уже нет времени пытаться его туда ввести.
– А если попробовать? – продолжал гнуть свое Тавров.
– Послушайте! – вскипела Обнорская. – Да я больше вас заинтересована, чтобы Пургин остался в живых: ведь он должен найти для меня в Египте и расшифровать этот проклятый текст! Но меня отсюда кошки не выпустят, пока в Мире Живых кто-нибудь не завладеет ожерельем. А оно пока лежит в московской квартире на моем физическом теле! Идите, не задерживайте Хозяина Сонной Тропы!
Подошли Сэндмэн и Пургин.
– Послушайте, господин Сэндмэн! – обратилась к нему Обнорская. – Нам, похоже, еще долго придется работать вместе… может быть, не одно столетие. Я приношу вам свои извинения за невольную грубость. Ну, сорвалось с языка… А вы тоже хороши: подняли меня из постели, потащили к выходу. Дверь открыли, а подъезда нет! Один лес! Вот я и вышла из равновесия… Короче, извините!
– Принимается! – коротко ответил Сэндмэн и бросил Пургину с Тавровым:
– Пошли!
На обратном пути через Лес Сомнений Тавров вдруг ощутил: возможно, этот лес – последнее, что он видит в жизни. Он решил вдохнуть полной грудью запах хвои, но ели в лесу не пахли хвоей. Ничем они не пахли, и даже обычные для ельников назойливые комары не выдавали своего присутствия.
Вдруг посреди леса возникла огромная ель с вмурованной в нее дверью. Сэндмэн взялся за грубую деревянную ручку, прибитую к дверным плашкам гвоздями с широкими шляпками, и распахнул ее настежь: за дверью обнаружились уходящие вниз деревянные ступени.
– Прошу!
Пургин вошел первым в темный проем. Тавров повернулся к Сэндмэну:
– Прощай! Уж, наверное, и не свидимся больше.
– А так хотелось бы увидеться? Впервые слышу от смертных такое! – осклабился Сэндмэн. Тавров начал было спускаться по ступеням, но буквально на третьей ступеньке он оступился и кубарем покатился вниз.
Когда Тавров пришел в себя, ему показалось, что путешествие во дворец Клеопатры было всего лишь сном: все так же гудела старая неоновая лампа на стене, все так же похрапывали в своих углах падре Яго и Пургин.
Хлопнула дверь в подвал, на лестнице застучали шаги Морозова. Он принес бумажный мешок с цементом и поставил его к стене. Увидев, что Тавров не спит, он подмигнул ему
– Ну что, отец? Потрудиться не желаешь? Для вас вот цемент готовлю.
– Пошел ты! – с чувством ответил Тавров.
– Я-то пойду! – рассмеялся Морозов. – А вот ты хрен куда отсюда уйдешь!
Морозов принес еще три бумажных мешка с цементом и спросил у Пургина:
– Слышь, строитель подвала! Ты под стяжку песчаную подушку делал?
– Делал, – ответил удивленный неожиданным вопросом Пургин. – Тридцать сантиметров. А что?
– Это хорошо! – удовлетворенно отметил Морозов. – Значит, хватит цемента! С песочком смешаю и залью стяжечку, лучше старой будет.
Морозов сходил наверх еще раз и вернулся с киркой и лопатой.
– Кто желает потрудиться? – обратился он к пленникам. – Всего-то делов: вскрыть стяжку да песочек выгрести. Вас как похоронить? Рядком положить? Тогда стяжку больше долбать придется! А если поглубже вырыть и вас в три этажа уложить? Тогда стяжку долбать в три раза меньше можно! Да, но и грунта придется в три раза больше вынимать. А, как лучше, бывший хозяин?
– Пошел ты! – разозлился Пургин.
– И что это за настроение у вас такое? – удивился Морозов. – Все «пошел» да «пошел». Я ведь и обидеться могу! Короче, мое последнее слово: кто киркой да лопатой помашет, того накормлю, напою, закурить дам и убью в последнюю очередь. А главное: не больно убью. Ну, кто готов потрудиться?
Никто ему не ответил, и улыбка сползла с лица Морозова. Тавров с беспокойством отметил странный лихорадочный блеск в его глазах и понял: сейчас запсихует.
– Ладно, уговоры закончились, – резко сказал Морозов и выхватил «зауэр». Подойдя быстрыми шагами к Яго, он приставил к его голове ствол и приказал:
– Отвечай! Будешь работать, сука, или нет?
Яго ничего не ответил: он закрыл глаза и что-то беззвучно зашептал – видимо, молился.
– Хватит, отмолил уже грехи, поп! – усмехнулся Морозов и выстрелил. Пургин закричал от ужаса, как заяц: пронзительно и жалобно.
– Чего орешь? Думал, я шутки шучу? – навел на него пистолет Морозов.
– Не стреляй! Я все сделаю! – закричал Пургин.
– Вот так бы давно! – успокоился Морозов, пряча пистолет под куртку. – И поп жив бы остался.
Морозов связал Таврову еще и ноги, подтянув их к связанным рукам, и только после этого развязал Пургина.
– Значит, так, Сережа! – начал инструктаж Морозов. – Отодвинь тот стеллаж под лампой, прямо от стены, наметь квадрат два метра на два и приступай. Только без глупостей: попытаешься мне киркой голову проломить – будешь умирать долго и мучительно. Понял?
Морозов уселся на лестничной ступеньке, поставил рядом упаковку пива и открыл банку.
– Попить бы, – нерешительно попросил Пургин.