Ожидание шторма
Шрифт:
— Мужчины — камни. Цемент, бетон. Восьмой год живем... Она меня ни разу но имени не назвала. Все Золотухин да Золотухин... Наверно, и не знает, что Дмитрием зовут.
Проверка
Услышав слово «милиция», Марфа Ильинична напряглась, побелела лицом. Сутулая фигура ее, окаменевшая, будто бы потянулась к выкрашенному полу. И руки висели как плети.
За дверью переминались нетерпеливо: явно несколько человек. Кто-то сопел, покашливал.
Марфа
— Открывай не торопясь.
Быстро, словно ветер, подхватила со стола баул. Сунула его в пустую духовку. Метнулась в другую комнату: ну конечно же, грязную одежду бросил Жан прямо на стуле. Марфа Ильинична — разом брюки и куртку в шкаф. Все в полном порядке. Все?!
Кирпич, оранжевый, заметный, остался лежать на столе, бросая тень на чистую голубоватую клеенку.
Первой мыслью Марфы Ильиничны было схватить кирпич и сунуть его хотя бы под стол. Но два милиционера — один повыше, помоложе, другой пожилой, с усами — уже вошли в комнату.
Молодой приветливо сказал:
— Добрый вечер, хозяева.
— Спасибо, здравствуйте, — ответила Марфа Ильинична, расплываясь в улыбке.
— Одни в доме?
— Господи, спросят же... А кто еще у нас может быть? В такое-то время! До войны, когда муж, царство ему небесное, жив был, гостей мы часто принимали. Любил он компанию... Да вы садитесь, сынки. В ногах правды нет!
Младший сел. Подозрительно посмотрел на кирпич. Дрогнул взгляд у Марфы Ильиничны, что-то похожее на тень коснулось углов рта. Однако, пересилив себя, она выдавила стеснительную улыбку. Сказала тягуче:
— Извините уж... Не прибрано. Потому как гостей не ждали. А нынче прострел у меня в хребте. Так и ноет, и ноет... Надумала кирпичину прогреть. Да в постель с собой. Хорошее народное средство.
— Грелка лучше, — сказал милиционер с усами.
— Не скажу... — возразила Марфа Ильинична. — Грелка, она пар выделяет. А при простреле пар — что ни есть яд!
— Принесите паспорта и домовую книгу, — сказал молодой милиционер.
— Для чего, милый? — всплеснула руками Марфа Ильинична. — Чай, нас не знаете? Со дня рождения безвыездно и безвыходно в городе живем.
— Не волнуйтесь, мамаша. Пора привыкнуть. Обыкновенная проверка документов.
— Сей минут, сей минут! — Марфа Ильинична торопливо направилась в другую комнату. Милиционер с усами пошел вслед за ней.
Молодой милиционер поднял кирпич, подержал его на весу и, словно убедившись, что он не из золота, положил на клеенку. Барабанщик Жан стоял, прислонившись к косяку двери, ни живой ни мертвый.
— Квартиранты имеются? — спросил молодой милиционер.
— Нет-нет! — быстро ответил Жан.
— На чердаке кто прячется?
— Он заколочен, чердак...
— Тоже непорядок. А если пожар?
— Пожар? — переспросил Жан и заморгал часто, будто собираясь расплакаться.
— Именно пожар, —
— Сейчас?
— Можно завтра.
— Обязательно, — поспешно заверил Жан и при этом почему-то поклонился.
— Придем проверим.
Марфа Ильинична положила на стол домовую книгу и два паспорта. Пришел и милиционер с усами. Доложил:
— Посторонних нет.
— Ну и ладно.
Молодой милиционер деловито перелистал домовую книгу. Посмотрел паспорта. Встал:
— Извините за беспокойство, хозяева. Спокойной вам ночи!
— Спасибо, сынки. Вам того же.
Марфа Ильинична проводила милиционеров до двери. И только щелкнул замок, а потом и задвижка, Марфа Ильинична облегченно вздохнула. И перекрестилась.
Первый час суток
Часы в шестигранном футляре из темного полированного дерева висели на противоположной стене. Каиров видел, как большая стрелка под круглым выпуклым стеклом сползла с цифры «двенадцать» и стала клониться к цифре «один».
Старшина Туманов — мужчина сорока лет, — несколько удрученный разговором с начальником милиции, настороженно и вопросительно смотрел на незнакомого тучного полковника.
— Вы садитесь, товарищ Туманов, — сказал Каиров, всматриваясь в лицо старшины, рябоватое и плоское.
— Ничего. Я постою, товарищ полковник, — уважительно ответил старшина, полагая, что приглашение начальника не более чем вежливость, что рассиживать ему, старшине Туманову, нет никакого резона.
— Садитесь, — настоял Каиров. — Вот так... Старшие знают, что говорят. Правильно?
— Так точно.
— У меня к вам вот какой вопрос: расскажите, где вы несли службу вечером четырнадцатого марта? Что произошло на вашем участке?
— Это вы про машину, которая офицера сбила? — догадался Туманов и тяжело вздохнул.
— Совершенно верно.
— Вечером четырнадцатого марта я нес службу в районе Рыбачьего поселка, — начал Туманов монотонно, словно пересказывал текст, заученный наизусть.
Каиров понял, что старшина не первый раз рассказывает эту историю, что она ему порядком надоела. Потому перебил вопросом:
— Во всем поселке?
— Нет. Ну... — Старшина почесал затылок: — По треугольнику, можно сказать: рыбозавод, начало улицы Плеханова и третий километр Приморского шоссе. Ну... Я ходил.
— Вы были без мотоцикла?
— Да. У нас на той неделе вышли из строя сразу три мотоцикла.
— Понятно.
— Ну... Когда я пришел на третий километр... Там большая трансформаторная будка. Ну... Она, можно сказать, ориентир...
— Действующая будка? — Для Каирова ровным счетом не имело значения, была будка действующая или нет, но он еще улавливал монотонность в голосе старшины и стремился добить ее, эту монотонность, неожиданными вопросами.