Ожившая весна
Шрифт:
Наташа почти спит на моем плече. Тихое, медленное дыхание овеивает кожу. Кто-то бы сказал, что сама судьба – злая и несправедливая - прозрачно намекает, что момент настал, и пора прощаться. Точнее, что пора мне свалить из ее жизни, в которой я не должен был появляться. И не появился бы, если б не апокалипсис. Но хрен бы когда свалил по собственной воле. Но иного выхода нет. Вот только фигня это все. Нет никакой судьбы. Есть тупые, фатальные случайности, стечения обстоятельств. А еще есть время. Неустанно бегущее вперед, хотят того люди или нет.
Еще один поцелуй.
Странно, наверное, жалеть, что не можешь закрыть глаза, зная, что закроешь их навсегда. Но именно на это мне плевать.
Я никогда не боялся смерти. Раньше. До того, как понял, что от меня зависит жизнь Наташи. Что, если сдохну, она долго не протянет. Но теперь у нее есть тот, кто позаботиться вместо меня, а значит мне снова плевать. Даже если долбанный ад существует и мне туда самая дорога. Без нее ад будет везде.
– Наташ, давай-ка назад, - отрываюсь от ее губ, - Макс, сядь на переднее.
И как долбанный наркоман, внимаю тому как ее руки скользят по моему телу. Лучезарной улыбке. Уставшим карим глазам, блестящим от счастья.
Если этот белобрысый мудак не заставит их потом, когда-нибудь блестеть так же снова, я достану его с того света.
Торможу, и она нехотя переходит назад, а Макс послушно садится на ее место. Даже ремень пристегивает.
Вновь трогаюсь с места, периодически посматривая на Наташу в зеркало заднего видя. Сперва она упрямо пялится в окно. Наблюдает, изучает нудный предрассветный пейзаж. Поля, покрытые сгнившими остатками неубранного урожая, деревья на обочинах, поблекшая реклама на бордах.
Всегда стремится если что побыстрее стать бок о бок и дать отпор. Впрочем, она это действительно может. Как в этой маленькой хрупкой и нежной женщине-ребенке заключается столько силы? Отваги, которой не дано мужикам. Мне в том числе, ведь я позорно сбегу, чтоб не видеть ее лицо, когда она узнает, что я мертв. Не видеть слез, не корчиться от ее боли. Она бы смогла попрощаться. А я – нет.
Длинные ресницы трепещут, отбрасывая тени на тонкую нежную кожу скул. А мои сводит от желания коснуться к ней губами. Еще хотя бы раз ощутить ее сладость. Но нет. Свой последний поцелуй я уже получил.
Наконец, она засыпает. Склонив голову к плечу с рассыпанными по плечам волосами. Сколько раз они вот так же рассыпались подо мной? Так много и так мало. Ее всегда будет мало. Даже проведи мы вместе вечность. А сколько раз она засыпала на моем плече, и я лежал, медленно дыша, чтоб не потревожить чуткий сон и плавился от нежности, испытывать которую никогда не был способен. Никогда до нашей встречи.
До того, как впервые встретился взглядом с бездонными карими глазами перепуганной и зареванной девчонки, взбесившей меня своей истерикой. За ту пощечину мог бы, переломал бы себе кости. Что уж говорить о последовавшей за этим ночи.
Одна только мысль о том, что именно случится с девчонкой,
Впрочем, я хотя бы смог ее спасти. Пусть и не для себя, но смог. Индульгенцией мне это не станет, да я ее и не ищу. Никогда не искал и начинать не планирую.
Светает. А вдалеке маячит маленький городишко. Кошусь на Наташу. Крепко спит. Слабак внутри хочет, чтоб проснулась. Хочет придумать как провести с ней все оставшееся время. Желательно подальше ото всех. Подмяв под себя, вдалбливаясь снова и снова в хрупкое податливое тело. Дурея от ее удовольствия больше, чем от собственного, хоть это и кажется невозможным. Смакуя нежный шелк кожи, целуя до отметин, стирая губы до крови. Так долго, как будет можно.
Он же уныло тащится по залитым солнцем улицам, с несколькими столь же уныло таскающимися по ним полуразложившимся мертвякам. Вместо того, чтоб ехать быстрее. Ведь в любую минуту она может проснуться, ведь чудо что уснула, чем невольно помогла осуществить задуманное.
Я зомбаком не стану. Не-ет. Я сдохну сам. Сделаю только, что нужно и сдохну. В долбанной робе, надо же. Практически тюремной. Десятки раз не попадаясь, а попавшись, проведя за решеткой всего несколько месяцев, все равно сдохну в робе. Смешно.
Городишко заканчивается, как и время. Еще раз взглянув на Наташу, бегло осматриваюсь.
Не спеша притормаживаю под вопросительным взглядом Макса и остальных. Бесшумно открываю дверь и выхожу, кивнув ему, чтоб вышел следом.
– В чем дело, Рустам?
Вместо ответа демонстрирую укус. Он отшатывается, будто я уже могу на него набросится. Или, может, он ошарашен увиденным.
– Как?
– Зацепил вертухай, когда я у него калаш забирал.
– Ты ж вроде успел отдернуть руку… Я же вроде видел, - нервно ерошит белобрысые патлы, вспомнив момент.
– А теперь видишь, что вроде не считается, Макс.
– Наташа… она…, - лепечет как дите малое.
– Я останусь здесь с этим, - киваю на калаш, - А ты ей все объяснишь.
– Нет, - его голос звенит. Хорошо, что окна в тачке закрыты, - Ты не можешь вот так уйти. Она не простит.
– Так даже лучше, - пусть лучше злится на меня, чем скорбит.
– Себя не простит, придурок, - шипит Макс.
Смотрю осмелел сильно. Впрочем, по харе особо не похоже. Она расстроенная, убитая даже.
– Сделай, чтоб простила. Позаботься о ней. Довези до долбанного лагеря живой и здоровой. Живите там долго и счастливо. Благословляю.
– Рус…, - че, заплачет даже? Нифига себе.
– Давай без этого. Фарт на твоей стороне, а он не любит, когда ему не рады. Изменит тебе, а пострадает она. А тогда я тебя с того света достану.