Ожившие кошмары (сборник)
Шрифт:
Распахнулась дверь, через порог перевалился Валерка. Ему было чуть больше тридцати, а выглядел как старик: веко дрожало, уголок губы дёргался, пальцы запустил в волосы и расчесывал их, расчесывал без остановки.
— Ты что делаешь? — спросил он, осматриваясь.
— Иди сюда, ближе, не бойся, — велел Свиридов, поворачиваясь к Валерке. — Теперь твоя очередь.
— Что? — Валерка не понимал.
— Чувствуешь пустоту? Ты же, дурачок, в подвале был, на самом дне. Признайся, поймала тебя тварь копытная? Хотя, чего признаваться,
Валеркина душа была мертва, болталась на дрожащей пуповине, елозила по полу, оставляя влажные следы. Валерка, конечно, не видел и не чувствовал, но Свиридов понял сразу, едва оказался во дворе. Такое уже бывало, когда люди совались в подвал, падали вниз и умудрялись выбраться наружу. Страшилище ловило их, вспарывало, вытаскивало души. Иногда — не успевало забрать себе, и люди так и ходили с пуповинами между ног, шлялись по миру, не понимая, почему вдруг так холодно и пусто в груди, так безразлично всё.
— Я… — Валерка шагнул к Свиридову, рухнул на диван, около Маши, закрыв глаза. Он догадывался. Душа Валеркина густо покрылась пылью, шерстью, грязью, от неё дурно пахло. — Это было очень страшно. Послушай, Лёх, когда тварь эта трясла меня, я всё понял. Понял, что хочу измениться, хочу жизнь изменить, пока не поздно.
— Куда уж позднее? — Свиридов управился быстро, разрезая вторую пуповину.
Брезгливо затолкал мёртвую душу под плед, потом сел, вытянув ноги, положил рядом нож.
— Значит, слушай, — сказал он. — Дальше нужно сделать так, чтобы Машу твою никто никогда не нашёл. Есть один путь — отправить её в подвал. Она бездушная, мёртвая. Её страшилище даже не заметит.
— Но она живая. Плед её оживил. — Голос Валерки пьяно дрожал. — В этом же и сила вещей. Помнишь?
— Посмотри на любовь свою ненаглядную. Похожа на живую? Вот я — живой. Ты полуживой. А она мёртвая, окончательно и бесповоротно. Поверь, я таких навидался в морге.
— Выходит, я зря старался. — пробормотал Валерка, разглядывая Машу. — Зря позволил вытряхнуть себя наизнанку в подвале… Я не для этого тебя звал, брат.
— А для чего?
Свиридов поймал Валеркин взгляд и посмотрел на распахнутый плед, под которым уже почти ничего не шевелилось. Плед был покрыт подсохшими пятнами крови.
— Что ты ещё наделал?
— Я же говорю, — пробормотал Валерка, внезапно улыбнувшись. — Жизнь хочу изменить. Жениться, работу сменить. Укатим с Машкой куда-нибудь на Дальний Восток. Там сейчас землю раздают среди полей и гор. А что? Домик отгрохаем. А ты тут сам присматривай, как и положено. Ты же сторож, а не я.
— Жениться? — голова закружилась.
— Ага. Я тебя для этого и позвал. Мне важно. Только близкие родственники. Без ЗАГСа и вот этого вот всего. Мы с Машкой теперь навеки вместе.
Свиридов тряхнул головой, не понимая.
— Ты что, тоже умереть решил? — спросил он.
— Сразу, брат. Домой вернулся и вены себе резанул, как надо, таблеток
— Кого — всех?
В пустоте груди нарастало волнение. Свиридов поднялся, и Валерка вскочил тоже, ухватил за плечо, крепко и цепко, посмотрел взглядом не влюбленного, а одержимого.
Дверь из сеней в комнату скрипнула, через порог неторопливо переступил отец. За ним вошла мама. Оба — мёртвые, давно истлевшие, в лохмотьях вместо одежды. Кожа, там, где она осталась, пепельного цвета. Глаз давно не было, как и носа и ушей.
— Плед, короче, годная штука, — сообщил Валерка. — Оживляет влёт. Даже тех, кто давно мёртв. А я подумал, что на свадьбу надо позвать тех, кого люблю и любил. Семью свою. Куда я без неё?..
Он бубнил что-то ещё неразборчивое, а Свиридов понял, что ситуация вышла из-под контроля.
— Послушай, — повернулся к Валерке, заставив себя отвести взгляд от мертвецов-родителей, которые застыли на пороге. — Так нельзя. Мертвые должны оставаться мёртвыми. Пуповины перерезаны, а, значит, вы все теперь не из этого мира. Нужно вернуться обратно.
— Для чего? — улыбался Валерка. — У меня есть шанс что-то изменить. Ты ведь сам постоянно говорил, что я должен выбраться из этого захолустья, карьеру построить, семью завести. Вот и выбираюсь таким способом.
Свиридов схватился за голову, подошел к родителям. Непонятно было, видят ли они его, чувствуют что-либо вообще. Родители скалились редкими зубами и не шевелились. От них пахло сырой землей, червями, гнилью. Запах с лёгкостью гулял из мира мертвых в мир живых и обратно.
— Вся семья в сборе, — сказал из-за спины Валерка. — Осталась мелочь.
Он подошёл так близко, что Свиридов почувствовал запах алкоголя вперемешку с сигаретным дымом. И тоже — гниль, землю, червей.
Обернулся. Валерка ударил его ножом чуть выше ключицы и резко выдернул лезвие. Кровь брызнула Валерке на лицо, на растянутые в улыбке губы.
Боль пришла с опозданием, прыгнула по позвоночнику и затылку, ударила по вискам. Ноги подкосились, и Свиридов начал заваливаться вперед. Хотел вытянуть руки, но не успел и ударился лицом о доски пола.
— Мне кажется, ты забыл, что являешься частью семьи и традиций, — сказал Валерка, присаживаясь рядом на корточки. — Дар не делает тебя особенным. Он лишь накладывает ответственность. Вот я всю жизнь был безответственным, а теперь…
Свиридов попытался встать, но брат ударил его ножом между позвонков. От боли Свиридов заскулил, заскрёб пальцами по доскам.