Ожоги сердца (сборник)
Шрифт:
В сентябре сорок третьего гвардейские полки устремились на Барвенково. Юхим первым ворвался в свое село — и к родному двору. А его нет, двора-то, хаты тоже — одни развалины. Сад сожжен. Лишь одна старая яблоня стоит… На ней гитлеровцы повесили отца, тут же мать убили… Жену и дочь, как сказала соседка, которая спряталась в погребе, фашисты угнали на запад.
С того дня друзья ни разу не видели на лице Юхима Ременюка улыбки. Даже при вручении ему ордена Красной Звезды, медали «За отвагу» он оставался молчалив. Окаменело его сердце. И вот перед его глазами затылок гитлеровского офицера. Если не этот, то подобный ему приказывал палить село,
— Молодец, Юхим, молодец! Ты сильный человек, сильный. А сильные всегда умеют сдерживать свой гнев…
Юхим по-своему истолковал смысл слов и еще пуще нахмурил брови, не теряя линию зрения от надульника пулемета до затылка пленного. Сию же секунду эту линию зрения заслонил своим плечом комсорг.
«Вот чудак, собой рискует, — про себя отметил Юхим. — А зачем? Сам же сказал, сильные умеют сдерживать гнев. Всегда так было…»
Пленного допрашивал командир полка Михаил Степанович Шейкин, которому было приказано обезвредить опорные пункты обороны противника на юго-восточных окраинах Люблина. Пленный дал нужные сведения. Юхиму Ременюку объявили благодарность.
— Что касается твоей жинки Яринки и дочки Оксаны, — сказал командир полка, — если они живы, то вместе с тобой будем искать их до самого Берлина.
Тогда еще не было известно, что жена и дочь Юхима погибли в Майданеке.
Вечером 24 июля Москва салютовала участникам освобождения Люблина. Наша 79-я гвардейская дивизия стала именоваться Люблинской. В тот же вечер на улицах города состоялась манифестация. Десятки тысяч горожан восторженно встречали гвардейцев. Кто-то из люблинских умельцев успел сфотографировать Юхима Ременюка и выставить его портрет метровой величины перед входом в магазин: угрюмый гвардеец с ручным пулеметом и целой охапкой цветов на груди. Люди улыбались ему, они видели и чувствовали, что он, как и другие советские воины, принес на польскую землю освобождение от фашизма.
Преодолев гряды Люблинской возвышенности, наши полки покатились по отлогим склонам на северо-запад. Населенные пункты обходили стороной, привалы и ночлеги устраивали в лесах и кустистых лощинах. Перед нами стояла задача — выйти к Висле стремительно и тихо, не привлекая к себе внимания.
Слева заголубели протоки и заводи широкой и многоводной Вислы. Издали вода в реке напоминала днем лавину злого на войне металла — свинца, а в сумерках и ночью — черноту неизмеримо глубоких провалов. И вся река в ночную пору походила на гигантскую трещину. Будто здесь земля европейского материка начала раскалываться на две части, чтобы остановить нас. Ширина трещины все увеличивалась и увеличивалась — полки шли вдоль восточного прибрежья Вислы, вниз по течению. И не здесь ли, думалось в те часы, случится заминка? Любая, самая горячая натура остановится и остынет перед такой водной преградой. Неизвестная опасность всегда страшна…
Более полутора суток — две ночи и день — командиры рот и батальонов украдкой поглядывали на Вислу, стараясь хоть что-то увидеть на той стороне реки.
На коротком привале командир полка созвал командиров и политработников выяснить настроение людей.
— Настроение боевое, гвардейское, сейчас покормим, будет
Командиру полка понравился такой ответ, и он сдобрил начало разговора шуткой:
— Сытость в сон клонит.
Над головами защебетала какая-то птаха.
— Не волнуйся, скоро уйдем, — предупредил ее командир полка, продолжая выслушивать доклады. Дошла очередь до ротных. Все бодрятся, но в голосе каждого улавливается тревога. Замполиты батальонов и парторги рот говорили в том же ключе. Иного и не следовало ждать, если командир и замполит сработались.
Командир и парторг полка направились в шестую роту. Ее командир лейтенант Владимир Бурба, красивый, стройный офицер, родом из Радомышля Житомирской области, провел их к ротному пункту питания, где под ветками поваленного дерева были спрятаны термосы. Открытые, они курились ароматом наваристого супа и гречневой каши с мясом. Возле них крутился с черпаком солдат, ординарец командира роты рядовой Петр Хлюстин. Старшина роты поставил его на раздачу супа и каши, и он зовет, зовет всех почему-то жалобным голосом:
— Суп, каша… Не проходите мимо… Каша с добавкой.
— Каша при ранении в брюхо хуже свинца и взрывчатки, — отвечает ему бывалый гвардеец и проходит к раздатчику чая. Там целая очередь.
Где, когда и каким образом будем форсировать Вислу, еще не знает даже командир дивизии, а рядовые и сержанты уже готовят себя к броску на реку и к суровым схваткам на той ее стороне. Каждый знает: в бою никто не застрахован от осколков и пуль, особенно в живот, поэтому налегают только на чай с сухариками.
Под деревьями возле вещевых мешков и коробок с пулеметными лентами лежат связки сухого хвороста, жерди, тесинки, плоские трофейные канистры, многие где-то раздобыли надувные подушки, автомобильные камеры, кое-где уже пузырятся набитые сухой травой мешки из солдатских плащ-палаток — в общем, подобрано все, что поможет держаться на воде и переправлять через реку оружие, гранаты, патроны.
— Похоже, вы решили опередить приказ командования?
— Внезапность — мать успеха в бою, — послышался ответ.
— Стратеги, — заметил парторг ради продолжения разговора.
— Не стратеги, но понятие имеем. Форсировать Вислу мы должны где-то здесь. Почему?.. Что мы, безголовые? Перемахнем Вислу и во фланг гитлеровцам, скопившимся под Варшавой, удар спроворим. Такой, с потягом вдоль хребта. Варшаву надо поскорее вызволить, и поляки крепче поймут, зачем мы сюда пришли.
— Значит, куда же девать суп и кашу? — вмешался в разговор ординарец командира роты.
— Рыбам, Петя, рыбам на подкормку. Ведь ты у нас тоже политик. В Висле много жадных щук. Их тоже надо задабривать, — ответил ему ротный.
И стало ясно: нет, не иссяк запас наступательной энергии гвардейцев Сталинграда и здесь, в Польше, перед широкой и многоводной Вислой.
Ночь на 1 августа выдалась теплая, безветренная. Душная темнота, как под пологом из плотной серой ткани, была глухой и вязкой. Над водой стлался белесыми холстами туман. И в этой слоистой темноте растворились три лодки с разведчиками. Ни всплеска волн, ни скрипа уключин. Вонзились они в темноту с автоматами, гранатами и рацией. Появились на том берегу Вислы незримыми привидениями. Гитлеровцы не успели открыть по ним огонь из двух пулеметов, нацеленных на подступы к берегу. Пробираясь вдоль траншеи, разведчики захватили дзот и включили рацию: