Ожоги сердца (сборник)
Шрифт:
Но вот сегодня он будто бы забыл о своих обязанностях, не пришел к назначенному часу. Опаздывал и на коллективный ужин, чтобы отметить полугодие посвящения в рабочий класс.
Непривычное опоздание такого пунктуального человека встревожило всех. Сначала поглядывали в окна, затем, не сговариваясь, вышли на улицу: решили пройти по соседним подъездам — не забрел ли Афоня к кому? Звонили на строительную площадку — и там его не было. Оставалось заявить в милицию…
Ужин давно остыл, когда осторожно скрипнула дверь. На пороге стоял Афоня в рабочей куртке, на ногах —
— Где сапоги?
— Сапоги? — Афоня поморщился. — С сапогами, братцы, беда стряслась, в бетоне остались.
— Ну и ну… — сказал Володя Волкорезов, окинув взглядом товарищей.
А Афоня продолжал:
— Пришло в одночасье три самосвала, вроде в супряжке, и бух мне на бахилы свой груз. Тычу вибратором в воздух: куда вы, варнаки, валите?! — и чую, как за голенищами бетон твердость набирает. Кумекаю, костыли мои, значится, в бетоне упокой обретают. Жалко сапоги, однако ноги нужнее. И давай выдергивать их. Дерг да дерг, дерг да дерг… Три часа дергал. Наконец приноровился, выдернул — и домой. По дороге чьи-то галоши догнал. Вот они и донесли меня к вам, хоть с опозданием, но, как видите, без ущерба и проколов…
— Загибаешь ты, Афоня, крепко загибаешь, — сказал, улыбаясь, Ярцев.
— Вот молодец, Василий Ярцев, разгадал мой ребус, но не полностью. А я приготовил его специально для тебя. Без прокола у тебя, Вася, дело обойдется!.. — Он достал из-за пазухи газеты. — Вот на, читай, на второй полосе. «Ротозейка на дороге». Ирина Николаева про твое мастерство пишет… Здорово пишет! В испытатели тебя прочит. Готовый, говорит, то бишь пишет, ас — испытатель за рулем самосвала.
Афоня вручил всем по экземпляру газеты. Запахло типографской краской. Кто-то заметил:
— Газета не сегодняшняя, а завтрашняя.
— Живу на день вперед, — ответил Афоня.
Стало ясно, что пришел он так поздно неспроста и придуманная им история с сапогами всего лишь неудачная маскировка какого-то доброго дела в пользу Василия Ярцева.
— «Ротозейка на дороге», — внятно, как по радио, прочитал заголовок Володя Волкорезов и, передохнув, пошел по тексту: — «Было это в Переволоках. Перегруженный самосвал спускался под уклон с повышенной скоростью — отказали тормоза. Водитель, шофер второго класса Василий Ярцев, принял все меры к тому, чтобы погасить скорость и не допустить аварии, а она стояла на дороге и любовалась собой. И быть бы ей под колесами самосвала, если бы в последнюю секунду…»
Далее рассказывалось все, как было на самом деле. Василий слушал и не верил своим ушам. Он поразился: как Ирина сумела разгадать, что мелькало у него в голове и перед глазами в ту напряженную секунду?.. Она оправдывает шофера и обвиняет «ротозейку». Читателю неизвестно, кого она называет так, но Василий-то знает — себя обвиняет. Обвинить себя, да еще публично, через печать! Эх, если бы все так поступали!..
— «На место аварии прибыли специалисты, — продолжал читать Володя, — в том числе начальник испытательного полигона будущих скоростных легковых автомобилей строящегося завода. Они установили…»
В этом абзаце Ярцев сделал для себя открытие:
— Во, слышишь, Вася, какую аттестацию тебе дают! — заметил Володя.
— Это уж слишком, — смутился Ярцев, а про себя подумал: «Ирина оправдывает меня, подкрепляя свои суждения высказываниями авторитетов. Зачем она это делает? Разве ее правда и самообвинение потеряли бы силу без авторитетов? Она действительно честная, но видно, еще робеет даже перед собой. Перед самосвалом стояла с безрассудной храбростью, а тут за спину авторитета нырнула…»
— «После аварии, — читал Волкорезов, — шофер Василий Ярцев, закончив ремонт самосвала, по собственной инициативе организовал внеурочный профилактический ремонт тормозных систем во всем парке. Эта работа продолжается. Василий Ярцев считает: машины должны выходить на трассы с надежными тормозами. Но и ротозеек на дорогах не должно быть».
«Это правильно», — заключил про себя Ярцев.
— Молодец, Вася! — похвалил Володя, откладывая газету. — Ну а теперь давайте ужинать.
— Не Вася молодец, а эта самая Ирина Николаева, — неожиданно поправил его Афоня. — Она умный и честный человек.
«Умный и честный», — про себя повторил Ярцев слова Афони. — Это, пожалуй, верно. До того честная и откровенная, что забыла сказать или не захотела трогать того самого главного, что возмущало меня тогда до темноты в глазах и возмущает сейчас: как избавиться от привычки выпускать детали с недозволенными допусками — «не заклинили, и ладно».
— Она говорит, — продолжал Афоня, — аварий на дорогах в сто раз было бы меньше, если бы все умели так держать руль, как держит Василий Ярцев. Так и сказала при мне редактору газеты и начальнику автоинспекции города, который был приглашен в редакцию на обсуждение статьи…
— Постой, постой, — перебил его Витя Кубанец, — теперь нам ясно, кому ты одолжил свои сапоги.
— Ну и одолжил. А что тут выяснять? Доехали на автобусе до нашей остановки. Сошли. Я уже дома, а ей шагать по грязи вон куда… На ногах туфельки… Как бы ты поступил на моем месте?
— Пригласил бы на ужин, — ответил Виктор.
— Не догадался… — огорчился Афоня.
— Уж не влюбился ли?
Тут поднялся Ярцев:
— Ладно, садимся ужинать. Нашелся босой сын, теперь можно и о себе подумать.
Афоня понял, что друзья не без тревоги ждали его, поэтому легко вскочил с койки, сунул ноги в модельные туфли, что стояли под койкой Ярцева — своих у него еще не было, — и к столу.
— Какую тему дали для сочинения? — спросил он Кубанца.
— «Севастопольские рассказы» Льва Николаевича Толстого.
— Ясно…
Ярцев слушал Афоню, а перед глазами мелькали чьи-то торопливые руки, лица со слепыми взглядами, перед которыми сыпались, катились в ящики разные детали с дефектами и без дефектов в общем потоке…