P.O.W. Люди войны
Шрифт:
Мой оператор, не говоря ни слова, стал снимать. Начал с пейзажей. Чтобы не спугнуть вооруженных моджахедов. Потом перешел на панорамы, чтобы люди как бы случайно попадали в кадр. Потом, осмелев, сосредоточился на крупных и средних планах серьезных бородачей.
Вдруг за своей спиной я услышал крик. Кричали на ломаном русском языке. Женщина.
– Вы не мужчины!!! Кто это сделал? У вас нет смелости ответить женщине?
Ну конечно же Кармен. Но почему она кричит на моджахедов? Если она уж настолько осмелела, значит, должно было произойти нечто из ряда вон выходящее.
– Кто? Говорите мне, кто!
И рефреном
– Что случилось? – спросил я ее.
Объяснение было коротким.
– Кто-то из них схватил меня за жопу! Я проходила мимо них, и кто-то схватил меня за жопу! Ужас, представляешь?
Я представил. Загнанные в жесткие рамки ислама и войны, мужики, которые чужих женщин видят только в самых радужных снах, оказываются вдруг рядом с особью противоположного пола. Причем не просто оказываются рядом. Они видят ее лицо, пусть прикрытое платком, но всего лишь слегка. Они чувствуют запах ее духов, смешанный с естественным запахом тела. О, невероятно!!! Она проходит мимо них, чуть ли не касаясь бедрами, упакованными в довольно плотно обтягивающие джинсы. И той частью тела, которой в этой ситуации так хочется коснуться. Что, собственно, и произошло. Но эти вооруженные мужики просто не знали, с кем они имеют дело.
– Где ваш командир? – грозно спросила португалка.
Командир появился. Он ничем не отличался от остальных. Только глаза были, что ли, повнимательнее. Кармен быстро объяснила ему, в чем дело. А главное, она сказала ему, что ее обидчик не просто не-мужчина, но еще и немусульманин, потому что настоящий мусульманин так с женщиной не поступает, тем более с чужой. Командир послушал ее и подумал. Внимательные глаза прикрылись веками на мгновение, потом широко открылись и стали очень злыми.
– А ну, все ко мне! – крикнул командир на фарси.
Ленивая атмосфера на позиции сменилась на очень напряженную. Моджахеды выстроились в ряд, если можно назвать рядом нестройную линию, которую образовала группа вооруженных людей.
Командир подошел к Кармен и сказал:
– Послушай, женщина. Укажи мне на того, кто тебя обидел, и я тут же его расстреляю. Это понятно?
Но и без уточняющего вопроса серьезность его намерений была вполне ясна. По крайней мере, всем его моджахедам. Ну и мне.
Я подошел тихонько к Кармен и заметил:
– А ведь расстреляет.
– Ти так думаешь? – удивилась португалка.
– Я так думаю, – подтвердил я.
Кармен тоже подумала. И решила про себя, что одно несанкционированное прикосновение к ее жопе – это, конечно же, большой проступок, но не настолько серьезный, чтобы отдать за него жизнь мужчины, тем более, если этот мужчина героический моджахед. Кармен для важности момента прошлась пару раз перед строем, вглядываясь в лица бородатых мужиков. При этом каждый из них выпрямлял спину и устремлял свой взгляд вдаль. «Не узнаю», – резюмировала осмотр Кармен.
– Так ты никого и впрямь не узнала? – спросил я ее по пути на ночлег.
– Узнала, – сказала она. – Он стоял с правого края. Такой молодой парень. С короткой бородой.
– Пожалела? – спросил я ее снова.
– Пожалела.
– Он,
И еще долгое время, подумал я, он не увидит ни одной «дженчини». Чтобы получить радость общения с женщиной, афганскому мужчине надо только жениться. В Афганистане в то время действовала система калымов. Выкуп за будущую жену достигал тысячи долларов. Астрономические, как для одной из самых неимущих стран, деньги. Дотронувшийся до Кармен парень не тянул на обладателя такой суммы. Взглянуть на Кармен и хотя бы на мгновение ощутить под рукой женскую плоть – это был для молодого моджахеда смелый эротический эксперимент.
Она продолжала удивлять меня и всю афганскую округу. Однажды мы остановились купить кебаб. Под Кундузом, как известно, готовят совершенно особые кебабы из баранины, тоненькие, напоминающие по форме охотничьи сосиски. Но разве может сосиска сравниться с кебабом? Аромат кундузского кебаба, украдкой выбегающий из-под покосившихся дверей духана-закусочной, заставляет путника остановиться. Задуматься, а верной ли он дорогой идет. И, в конце концов, толкнуть вперед деревянную дверь, которая, собственно, и отделяет его от праздника чревоугодия. Это произошло и с нами. Я открыл было дверь. И тут же застыл на пороге. Молнией промелькнула разумная трезвая мысль.
– Кармен, ты же женщина.
– Ну и что? – пожала она плечами, сделав вид, что не понимает смысла заданного вопроса.
– Как что? – слегка возмутился я. – Женщинам в харчевню нельзя. Здесь бывают только мужчины.
– Это ти так думаешь, – приподняла она черную как смоль изогнутую бровь и вошла в заведение.
Кто-нибудь из вас помнит мультфильм «Бременские музыканты»? Там есть сцена, когда в избушку разбойников вламываются осел, пес, кот, петух и трубадур. Разбойники сбегают из хижины. Но перед этим, изумленно прервав дикое веселье и пляски, замирают в ожидании неизвестного, словно истуканы. То же самое произошло и с людьми внутри харчевни. Конечно, все они были мужчинами. До того, как мы появились, они громко кричали и смеялись, пожирая горы кебабов, которые были аккуратно уложены на металлические тарелки. Дверь открылась. На пороге бородатые парни увидели нас. Их ненасытные рты остались открытыми. Их коричневые жирные руки, сжимавшие хлеб и мясо, замерли на полдороге от тарелки до ртов. Вдобавок ко всему рухнула на пол пирамида из «калашниковых» у входа. Тихо так свалилась, словно от изумления.
– У вас делают кебаби? – спросила Кармен как ни в чем не бывало и тут же уселась на коврик, на свободное место возле помоста, служившего великолепной подставкой для еды. – Хозяин, принесите нам ваши кебаби.
Мы не торопясь съели наш обед и уехали восвояси. Пока мы ели, за нами наблюдали десятки пар внимательных глаз. Нас не линчевали, в нас не стреляли, и никто нас не пытался выбросить прочь из этого заведения. Но, судя по лицам обедавших посетителей, им очень хотелось сделать это. Почему этого не произошло? Не знаю. Хотелось бы думать, они почувствовали в этой женщине мощную, почти неженскую, силу и уверенность. Хотя, скорее всего, их одолевало любопытство. Желание досмотреть, чем все кончится. «Поди ж ты, женщина, но какая наглая и смелая», – наверняка подумали моджахеды во время своего обеденного перерыва.