Па-де-труа шеф-повара, официанта и клиента

Шекли Роберт

Я продолжал пичкать клиента рисом. Теперь мне казалось, что этот человек полностью в моей власти. Бывало, ночами я просыпался в холодном поту: мне снилось, что он поднимает расплывшееся лунообразное лицо и говорит: "Вашему "самбал-удангу" не хватает пикантности. Дурак я был, что ел у вас! Наши отношения кончены".

И я безрассудно увеличивал порции, заменил вареный рис на жареный в масле с шафраном и добавил цыпленка в соусе "чили" с арахисом.

Мне казалось, что мы оба - я у плиты, а он за столом - пребывали в каком-то

бредовом состоянии. Он чудовищно раздался - этакая колбаса, а не человек, - каждый лишний фунт его веса служил доказательством моей власти.

А затем внезапно наступил конец.

Я как раз приготовил деликатес - "самбал-ати" - чистое безумие с моей стороны, если учесть вздувшиеся цены.

Но американец не пришел, хотя я задержал закрытие на два часа.

И на следующий вечер он не пришел.

На третий - тоже.

На четвертый день он вошел, неуклюже переваливаясь, и сел за столик.

Ни разу за все время я не заговаривал со своим клиентом. Но в тот вечер я осмелился подойти, слегка поклонился и вежливо сказал:

– Вы пропустили несколько вечеров, майн херц.

– Да, к сожалению, я не мог прийти, - ответил он.

– Надеюсь, ничего страшного?

– Нет, просто легкий сердечный приступ. Но доктор советовал отлежаться.

Я поклонился. Пабло ждал от меня указаний. Американец заправил за воротник гигантскую красную салфетку, купленную специально для него.

Только сейчас я наконец осознал, о чем должен был давно задуматься: я убиваю этого человека!

Я взглянул на горшки с мясом, на блюда с гарнирами, на горы риса и острых приправ. Это были орудия медленной смерти.

И я закричал:

– Ресторан закрыт!

– Но почему?
– изумился клиент.

– Мясо подгорело, - ответил я.

– Тогда подайте мне рийстафель без мяса, - сказал он.

– Это невозможно, - возразил я. Рийстафель без мяса - не рийстафель.

В глазах клиента появилась тревога.

– Ну так приготовьте омлет - и положите побольше масла.

– Я не готовлю омлеты.

– Тогда свиную котлету - и пожирнее. Или, на худой конец, просто горшочек жареного риса.

– Майн херц, кажется, не понимает, - сказал я.
– Я подаю исключительно рийстафель и делаю его по всем правилам - или вообще ничего не готовлю.

– Но я голоден!
– воскликнул клиент плаксивым голосом.

– Можете полакомиться омарами в майонезе у Хуанито или паэльей в Са-Пунте. Вам не привыкать, - добавил я, не в силах удержаться от сарказма.

– Я не хочу!
– закричал он, едва не рыдая.
– Я прошу рийстафель!

– Тогда езжайте в Амстердам!
– заорал я, сбросил горшки на пол и выбежал из ресторана.

Я сложил вещи и незамедлительно уехал на Ивису, в самый раз успел на ночной теплоход в Барселону, а оттуда вылетел в Рим.

Согласен, я был груб с клиентом. Но - в силу необходимости. Надо было сразу пресечь

его прожорливость. И мою собственную беспечность.

Мои дальнейшие странствия не имеют отношения к этой истории. Добавлю лишь, что на греческом острове Кос я держу лучший ресторан. Я составляю рийстафель с математической точностью и ни грамма не прибавляю даже постоянным клиентам. Никакие сокровища меня не заставят увеличить порцию или дать добавку.

Я часто думаю: что стало с тем американцем и Пабло, плату которому я выслал из Рима?

Я все еще пытаюсь стать художником.

Официант

Эти события произошли несколько лет назад, когда я работал официантом в индонезийском ресторанчике в Санта-Эулалии-дель-Рио на Ивисе, одном из Балеарских островов.

Я был еще мальчишкой, мне не исполнилось и весемнадцати. На Ивису я попал в составе команды французской яхты. Капитана уличили в контрабанде, судно конфисковали. Так я остался на Ивисе и переехал в Санта-Эулалию. Сам я родом с Мальты и обладаю природными способностями к языкам. Жители местечка считали, что я из Андалузии, а иностранная колония принимала за местного.

Поначалу я вовсе не собирался долго задерживаться в ресторане голландца. Слишком уж мизерное жалованье он платил.

Но вдруг я обратил внимание на его пластинки.

У голландца оказалось прекрасное собрание джазовой музыки.

В ресторане был неплохой проигрыватель, усилитель и колонки, по тем временам - превосходная техника.

Голландец совершенно не разбирался в музыке, даже вовсе не обращал нее внимания, полагая джаз некоей обеденной атрибутикой - вроде свечей в серебряных подсвечниках.

Но я, Антонио Варга (он звал меня Пабло), страстно любил музыку. Еще в детстве я научился играть на трубе, гитаре и пианино. Чего мне не хватало - так это глубокого и тонкого знания джазовых форм.

Я пошел в услужение к голландцу, чтобы получить возможность постоянно слушать пластинки, изучать американские идиомы и готовить себя к жизни музыканта. Он мог бы мне совсем ничего не платить - хватило бы одного Луи Армстронга.

Я привел пластинки в порядок, расставил их по системе, заставил хозяина заказать в Барселоне головку с алмазной иглой, переместил колонки, чтобы избежать искажений, и сам составил несколько отличных джазовых программ.

Чаще всего я начинал с "Мрачного настроения" в исполнении оркестра Дюка Эллингтона, затем переходил к Стену Кентону и, чтобы разрядить обстановку, заканчивал "Прощальным блюзом" Эллы Фицджеральд.

Скоро я обратил внимание, что вся аудитория состоит из одногоединственного человека, не считая меня и голландца.

Да, у меня появился слушатель - высокий, худой, молчаливый британец, явный поклонник джаза.

Я заметил, что он ест в соответствии с музыкой - медленно и меланхолично, если я ставил "Не надо грустить", отрывисто и быстро, когда звучал "Караван".