Пациент (в сокращении)
Шрифт:
— Привет, Джесси! Извини, что звоню так поздно. Я на телевидении, записываю передачу для пятого канала.
— Ничего страшного, — понуро ответила Джесси. — Что тебе нужно?
— Помнишь телеграмму от Истмена Толливера из Фонда Макинтоша?
— Отлично помню. Про три миллиона разве забудешь?
— Я только что узнал, что он приезжает — хочет посмотреть, как мы справляемся. Есть одна проблема. Завтра в девять утра я обещал дать телефонное интервью для радио, а потом у меня встреча с руководством больницы. Так что я попросил Толливера, чтобы он, как приедет, связался с тобой. Покажи ему все,
Джесси собралась было ответить, но Гилбрайд уже повесил трубку. Она представила себе Алекса Бишопа с тарелкой скаллопини из телятины на залитой солнцем веранде и отправилась в палату Сары, третий раз за день.
Хорошенькая девушка сидела у кровати Сары и втирала ей в руки крем. Очередная волонтерка, которую Джесси видела впервые, была юной, коротко стриженной брюнеткой с огромными черными глазами.
— Добрый день, — сказала Джесси и изучающе посмотрела на нее. — Я — доктор Коупленд.
— Ой… Здравствуйте. Я — Лайза. Только что приступила к работе.
— Добро пожаловать в страну Оз. Похоже, вы быстро все схватываете.
— Спасибо. Я еще в школе работала волонтером в больницах. Сейчас учусь в колледже, но один семестр решила пропустить — хочу решить, чем заниматься дальше.
— А про медицину не думали?
Лайза покраснела.
— У меня с естественными науками проблемы, — сказала она. — Думаю, мне надо работать с детьми — наверное, потому, что сама всю жизнь буду выглядеть подростком. Спасибо, что спросили. Большинство врачей так заняты, у них и минутки на нас не найдется.
На следующее утро в Медицинский центр Восточного Массачусетса прибыл Истмен Толливер, человек, пообещавший три миллиона. Джесси, раздраженная и злая, вернулась в больницу в шесть утра. Вместо того, чтобы провести несколько часов в компании Алекса, расслабиться вдали от больницы, ей придется развлекать чиновника из какого-то там фонда.
Джесси была несказанно удивлена, обнаружив, что Толливер — милейший собеседник. Он оказался мужчиной с очень благородной внешностью, с умным взглядом, с седыми висками и резко очерченным профилем. Вдобавок — обаятелен, умен и обладает изысканными манерами.
Поедая крабов в «Сэндпайпер», они беседовали о шести годах, проведенных им на посту директора Фонда Макинтоша, и, естественно, об АРТИ и Гилбрайде. Полтора часа пролетели незаметно.
— Как ни увлекательна наша беседа, — сказала Джесси, — но, если я не появлюсь на рабочем месте, больные объединятся и поднимут бунт. В котором часу вы встречаетесь с Карлом?
— Я думал, вы знаете, — удивился он.
— О чем?
— Сегодня утром я разговаривал с доктором Гилбрайдом по телефону. Его пригласили в программу «Сегодня». Он вылетает в Нью-Йорк. Вернется завтра в полдень, сразу после шоу.
— Я… Мне… увы, я слышу об этом впервые. Он сказал, что до его возвращения вами буду заниматься я?
— Да, что-то в этом роде он и сказал, — ответил Толливер.
— Ой, как неловко. Я бы с удовольствием провела с вами весь день, но сегодня у меня дежурство по отделению.
— В
— Вы уверены, что вам ничего не понадобится?
— Уверяю вас, я сумею развлечь себя сам.
Больница находилась в трех кварталах от ресторана, и они отправились туда пешком.
— Что ж, огромное спасибо, — сказал Толливер, забирая свою дорожную сумку из кабинета Джесси. — Надеюсь, Карл понимает, какое он в вашем лице имеет сокровище.
— О да! Он непрерывно об этом говорит, — улыбнулась Джесси.
Когда Джесси осмотрела наконец последнюю больную, Элис Твитчелл, секретарша Гилбрайда принесла новую кипу писем и сказала с глупой улыбкой:
— Боюсь, вам придется осмотреть еще одного пациента. Его зовут Рольф Херманн. Он какой-то немецкий граф или что-то в этом роде, у него опухоль мозга. Вероятно, его жена договорилась с доктором Гилбрайдом по телефону. Они ждут около его кабинета. Она говорит, что, не встретившись с ним, они не уйдут. А он сегодня в Нью-Йорке.
— Да, я знаю. Немецкий граф! Только этого нам не хватало. Хорошо, я с ним поговорю.
Джесси и остальные хирурги использовали вместо приемной коридор, но у Гилбрайда была отдельная приемная — почти столь же роскошная, как сам кабинет. Напротив графа и его жены сидели двое мужчин и женщина лет под тридцать. Жена Херманна представила их как сыновей и дочь графа. Именно графа, но не ее, отметила про себя Джесси. Ни один из присутствующих, здороваясь с ней, не встал.
Рольфу Херманну могло быть и лет сорок, но, судя по возрасту детей, он был по меньшей мере лет на двадцать старше. Джесси он приветствовал по-английски, с сильным акцентом. Его супруга, представившаяся графиней Орлис Херманн, была ослепительна. Лет сорока с небольшим, с фигурой фотомодели и с фарфоровым личиком, обрамленным белокурыми волосами до плеч. С того момента, как Джесси вошла, графиня не сводила с нее пристального взгляда.
— Приятно познакомиться, — начала Джесси. — Я — доцент кафедры нейрохирургии Медицинского центра Восточного Массачусетса.
— Рады это слышать, — ответила Орлис, говорившая по-английски свободно. — Но доцент нам не подходит. Мы прибыли на встречу с доктором Гилбрайдом.
— К сожалению, он сейчас в Нью-Йорке и вернется только завтра, — сообщила Джесси.
— Не может такого быть! Мы договорились, что он примет нас сегодня. У моего мужа опухоль мозга. Доктор Гилбрайд обещал удалить ее.
— В таком случае, — ответила Джесси, — он обязательно это сделает. В последнее время он очень занят. Я помогаю ему проводить первичный осмотр больных. Я осмотрю вашего мужа, но только не в приемной.
Рольф Херманн наклонился к жене и прошептал ей что-то на ухо. Орлис поджала губы и, поколебавшись мгновение, протянула Джесси снимки.
— Куда нам пройти?
— У меня в кабинете поместятся только трое, — ответила Джесси. — Родственникам лучше подождать в коридоре.
Джесси со всей компанией вышла в холл. Рольф Херманн шел, шагая широко и уверенно, но немного припадал на правую ногу. Молодых Херманнов оставили в коридоре, а супругов она усадила на стулья в кабинете.