Падающая башня
Шрифт:
Тадеуш снова заиграл, и он отложил карандаш. Откинулся поудобнее и наслаждался музыкой. Да, этот парень умел играть. Чарльз слышал по радио многих знаменитых музыкантов, и Тадеуш, на его взгляд, ничуть не уступал им. Тадеуш знал свое дело. Он нарисовал Тадеуша за пианино — птичья головка, резкие морщины в углах рта, пальцы точно птичьи когти. «Вот черт, а что, если я карикатурист?» — подумал он, но эта мысль его ничуть не огорчила. Он снова взялся за работу и забыл о музыке.
До него не сразу дошли возня в коридоре и Розины пронзительные стенания, полностью очнулся он, только когда
— Господи, о господи, герр Аптон, помогите герру Буссену… — Чарльз отворил дверь. Тадеуш и Ханс уже толклись около двери герра Буссена. По Розиному лицу катились слезы, волосы ее растрепались. — Герр Буссен отравился.
Чарльза оледенил смертный ужас. Он выскочил в коридор и вместе со всеми ввалился в комнату герра Буссена. Герр Буссен стоял на коленях у кровати, вцепившись в ночной горшок: его рвало, выворачивало, говорить он мог, только когда ему удавалось перевести дух между судорогами. И все же он через силу поднял руку, отчаянно замахал на них и пробулькотел:
— Уходите, уходите…
— Уведите его в ванную, — кричала Роза, — вызовите врача, принесите воды и ковер, ради бога, не попортьте.
Пока Чарльз, ухватив герра Буссена под мышки, поднимал его, подоспел Тадеуш с мокрыми полотенцами, а Ханс, прикрыв щеку рукой, побежал к телефону.
— Какого черта, ничего не надо, — вопил герр Буссен. — Не надо, не надо никакого врача.
Герр Буссен, чуть не выскользнув из рук Чарльза, рухнул, перегнувшись пополам, на изножье кровати, прижимая живот руками, — его корежило от боли, лицо приняло пугающий лиловато-зеленый оттенок, по бровям, по носу ручьями тек пот.
— Ну зачем, зачем вы это сделали? — заливаясь слезами, выкрикивала Роза. — Ну как вы могли отравиться здесь, где все желают вам добра?
Герр Буссен, собрав последние силы, запротестовал.
— Говорю вам, я вовсе не желал отравиться, — возопил он, зычный баритон его ничуть не ослабел. — Я же говорил вам, я съел что-то не то и отравился, сам того не желая.
Он снова согнулся над горшком — приступы рвоты возобновились.
— Уведите его в ванную, — кричала Роза, ломая руки. — Мне все известно, — напустилась она на герра Буссена в новом приступе гнева. — Эта ваша колбаса. Эти ваши сардины. Этот ваш печеночный паштет. Я вас предостерегала, так нет же, вы меня не послушали. Нет, вы же у нас умнее всех. Сколько раз я вам говорила…
— Оставьте меня в покое, — в отчаянии вопил герр Буссен. — Отпустите меня.
Чарльз и Тадеуш сообща приступились к нему.
— Пошли, — сказал Тадеуш на Platt deutsch самым будничным тоном, — пошли, мы вам поможем.
Они обхватили его за талию — он мешком повис у них на руках — и, стараясь ни обо что не ушибить, поволокли по коридору.
— О господи, — стонал герр Буссен в непритворном отчаянии, — оставьте меня в покое!
Но они, не считаясь с его протестами, точно он уже умер, протащили его в ванную, закрыли дверь, задвинули защелку. Чарльз чуть не сразу выскочил из ванной, опрометью, забыв надеть шляпу, кинулся в аптеку, через несколько минут вернулся оттуда с огромным пакетом, запер ванную, и, отмахнувшись от Розиных вопросов, они с Тадеушем
Роза напустилась на Ханса, лицо ее совсем распухло от слез, не переставая плакать, она велела ему отправляться в постель.
— Зря вы беспокоитесь, — сказал Ханс. — Мне стало легче, и я пойду в поликлинику.
— Вы совсем расхвораетесь, — рыдала Роза.
— Нет, напротив, мне станет лучше, — холодно бросил он ей уже с порога.
Герр Буссен — его обиходили, обласкали, промыли и с ледяным пузырем на голове устроили в постели — застыл в оскорбленном неблагодарном молчании, а трое новообретенных друзей наперебой ухаживали за ним. Он, похоже, не очень-то нами доволен, думал Чарльз, а ведь мы потрудились на славу. Герр Буссен — и с какой стати они его так называют: ему ведь года двадцать четыре, не больше, — подавленный, сконфуженный, лежал с закрытыми глазами или отвернувшись к стене, а когда Тадеуш принес горячий суп из ресторана, он замотал головой и, похоже, едва не заплакал. Роза, увидев суп, тоже обиделась.
— Вы должны были попросить меня приготовить еду, — сказала она Тадеушу. — Я не желаю, чтобы его снова отравили.
Она унесла суп и чуть погодя, разогрев, подала на красиво убранном подносе. Вид у нее был угнетенный, герр Буссен пал духом и ел без аппетита.
Чарльз заметил, что стол герра Буссена завален густо исписанными бумагами, узнал математические формулы, но разобрать их не мог. Роза суетилась, пыталась навести на столе порядок. Когда они вышли из комнаты, она сказала Чарльзу:
— Вы наверняка не знаете, что герр Буссен считается в университете блестящим математиком. Он подает большие надежды. — В ее голосе звучала гордость собственницы. — Я порой отчитываю его, но надо же кому-то привить ему приличные навыки. Он ест ну просто бог знает что, чуть ли не отбросы. А теперь ему стыдно, потому что вы застали его в таком жалком виде. Вы не представляете себе, как ужасна бедность, — сказала она, и не только из глаз, а, кажется, изо всех пор у нее потекли слезы и, смешавшись с потом, залили ей лицо: — Что нам делать? Что с нами станется?
В коридор вышел Тадеуш, взял ее за руку.
— Да будет вам, Роза, — сказал он, легонько тряханув ее. — Ну в самом деле, что такого случилось? Герр Буссен съел сардинку и доставил нам массу хлопот. Подите прилягте, а мы приглядим за ним и постараемся не шуметь.
— У меня нервы расходились. — Роза благодарно улыбнулась ему.
Они наведались к герру Буссену. Он лежал неподвижно, прикрыв лицо рукой: похоже, снотворное начало действовать.
— Пойдем ко мне, — сказал Чарльзу Тадеуш. — У меня тоже припасен коньяк.
В комнату вошел Ханс — рана его, заклеенная свежим лейкопластырем, из-под которого выбивалась свежая же корпия, выглядела гораздо лучше. От коньяка он отказался.
— Как по-вашему, за ним не нужно приглядывать? По-вашему, как? — спросил он Чарльза.
— Да нет, по-моему, не нужно, — не сразу ответил Тадеуш. — А по-вашему? — обратился он к Чарльзу.
— Мне кажется, он нас не обманывает, — сказал Чарльз.
— Вот и отлично. Выпейте и за мое здоровье, — сказал Ханс, прикрывая за собой дверь.