Падающая звезда
Шрифт:
Потом все встало на свои места. Регулировка. Потому что соломенная ковбойская шляпа не принадлежала Дьердь. Она принадлежала Джеку Дризеру. Дьердь вернула ее ему в то утро на съемочной площадке. «Ты оставил шляпу у меня в комнате».
Харм растерянно отбросил фотографию. Горло сжало. И вспомнил Джека и Нию на съемках. Они изображали любовников перед кинокамерой. А он гадал, действительно ли между ними происходит что-то, или нет? Настойчивость в письмах: «Я могу любить тебя только по сюжету. Если я увлеку тебя в свою историю, ты будешь полностью моей.
Джек был достаточно близок, чтобы любить ее. Но только в своем воображении. Где он сейчас может находиться? Где он остановился? На ранчо? Нет, кажется, в гостинице при «Охотничьем домике». Куда он мог ее отвезти? Синхронизация. Что он сделает с ней? Оставит ее в машине на проклятых железнодорожных путях?
Нет, он выдохся. Голос в телефонной трубке, когда Харм наклонился ближе, был хриплым, усталым. Он сказал, что надо закончить одну сцену. Дризер хотел добиться Нии. Хотел ее близости. Хотел довести до конца сцену осуществления брачных отношений. Стать ее любовником, чего бы это ни стоило. Вот в чем дело. Он еще раз проиграет сцены медового месяца. Только на этот раз попытается овладеть Нией. Осуществить брак. Может быть, всего только в своем больном мозгу. Куда он отвез ее? В тот мотель возле Эспаньолы? Полчаса езды отсюда.
Подъехал Куинтана. Остановил машину рядом с джипом. Фары ярко осветили стену дома.
Глава 30
Машина мчалась по гравию, подпрыгивая на выбоинах. Остановилась у главного дома. Ния провела ладонью по волосам, резко выпрямилась, рванулась к дверце, схватилась за ручку. Острая режущая боль запульсировала в виске. Джек рванул аварийный тормоз, выхватил револьвер, зажатый ногами, и приставил его к виску Нии. Она непроизвольно отодвинулась. Возле щитка лежала трубка автотелефона.
– Ты звонил мне из своей машины, – прошептала она. – Не делай этого, Джек. Почему ты делаешь мне больно?
Она дотронулась до виска. Волосы слиплись от крови. Глаза жгло.
– Я хочу, чтобы ты вышла из машины и пошла к своему домику, словно ничего необычного не произошло, – сказал он. – Иди с беззаботным видом, весело – ты рада, что вернулась, рада, что снова дома. И знаешь, сделай тот свой жест с волосами, – он первый раз внимательно взглянул на нее, посмотрел в глаза. – А, я и забыл. Твои волосы. Мне больше нравилось, как было раньше, – он помолчал. – Давай, иди. И не оглядывайся на камеру. Иди, – он махнул револьвером.
Она взглянула на главный корпус, погруженный в темноту.
– Здесь никого нет, – произнес он, как бы ответив на вопрос, который она мысленно задавала себе. – Все уехали, остались только ты и я. Наконец-то. Иди вперед. Я не хочу, чтобы ты делала это дважды.
– Что делать дважды, Джек?
– Сцену, Ния. Сцену.
Она открыла дверцу машины, провела рукой по карману куртки, где лежал револьвер Харма. Револьвер жестко прижимался к ноге.
«Только не Джек, – подумала она. – Милый, добродушный Джекки, –
Она подумала, что сможет добежать до главного корпуса. Но есть ли смысл? Вероятнее всего, что дверь заперта на замок. «Какой у меня лучший кадр? – попыталась сообразить она. – Вытащить его из машины, выстрелить?» Даже, если она только ранит его. Набрать потом номер полиции 911.
– Иди, – сказал он. – У нас мало времени.
Она медленно выбралась из машины. Выпрямилась. Ноги дрожали. Во всем теле была слабость. Он, все-таки, крепко ударил ее по виску. Во рту остался металлический привкус. Ния попыталась переставлять ноги, они плохо слушались. Джек вышел из машины, захлопнул обе дверцы.
– Иди, иди, не останавливайся.
Черные холмы выделялись на фоне ярко-синего звездного неба. Ния пошла к загону. Лошади смотрели на нее, переступая и взмахивая хвостами. Вороны ворочались в кронах деревьев и тревожно вскрикивали во сне. Значит, вот какой бывает смерть? Простота и чистота образов. Совершенно никакого сюжета. Мгновения плывут мимо тебя, а ты совершенно не замечаешь времени. И вдруг, словно удар электрического тока, пронзает мысль: это конец.
– Хорошо, молодец, – окликнул он. – Теперь остановись, повернись, посмотри на лошадей.
И тут ее осенило: он ставит сцену. Судя по тому, как говорил с ней, давал указания. Так же, как сделал бы это Леонард перед съемкой эпизода. Но ставить, еще не означает – владеть ситуацией. Леонард научил ее кое-чему.
«Импровизируй», – приказала она себе. Повернулась к нему лицом. Джек поставил видеокамеру на плечо. Она не видела, где у него револьвер. Как только он стал приближаться к ней, он снова вытащил оружие из кармана, слегка подтолкнул ее и приказал:
– Продолжай.
«Играй», – подумала она. Руку приложить к карману. Просто ощутить револьвер под рукой. Выждать подходящий момент. Один-единственный. Другого не будет.
– Я войду только с тобой, Джек, – постараться обезоружить его. Принять беспечный вид, – пойдем. Почему ты не внесешь меня на руках? Через порог? Это так вписалось бы в сюжет. Ты по-прежнему любишь меня, да? – спросила она. – Именно этого мы с тобой постоянно желали. Мы оба хотели этого.
Она смотрела прямо в видеокамеру. Лицо Джека было скрыто видоискателем. Она посмотрела на него самым нежным, самым обольстительным взглядом, на какой только была способна. В нем горело страстное сексуальное желание.
Время шло. Похолодало. Сумерки сгущались. Небо из ярко-синего стало густо-фиолетовым. Что же делать? Она не сможет убить его. Она поняла это ясней ясного. Не сможет выстрелить ему в плечо или в живот – это подло и бесчеловечно. А внутренний голос словно продиктовал жесткое и неумолимое:
«Ты должна убить его. Ты должна убить…»
– Ты идешь? – спросила она.
Повернулась и вошла в домик. Села на стул к столу. Сколько дней назад на этом столе горела керосиновая лампа? Четыре? Пять?