Падающий дождь
Шрифт:
В эту секунду Грант запивал шоколад и слезы холодной кока-колой.
Ракета метеором промчалась мимо вертолета и, взрываясь, зажгла и изрешетила один из «фантомов», сопровождавших вертолет с последними из «зеленых беретов» команды А-345.
Когда труп пилота «фантома» вытащили из-под обломков самолета, переводчик партизанского подразделения, сбившего пирата, узнал, что только накануне этот пилот был награжден «Эйр медл» («Воздушной медалью»), а медаль эта, как известно, выдается за пятнадцать боевых вылетов в Южном Вьетнаме и за десять боевых вылетов в Северном Вьетнаме.
Вторая ракета сбила
«Ирокез» летел с максимальной скоростью — 300 миль в час. Минут через двадцать после гибели «фантома» он благополучно завершил эксфильтрацию, сделав посадку на аэродроме Ня-Чанга.
До этого Грант, немного придя в себя, успел подняться и выглянуть из вертолета через голову сидевшего на краю люка пулеметчика в пуленепробиваемом жилете.
Он увидел дамбы с блестящими зеркалами воды, отраженную в воде огромную луну и черную тень вертолета, каналы, участки рисовых полей, бамбуковые домики под пальмовыми крышами, окруженные прямоугольными ананасовыми рощицами. Истерзанная войной, долгой, как человеческая жизнь, земля эта дышала странным спокойствием вечности. Все, как сорок веков назад, все, как задолго до Колумба, за целую историю до Марко Поло. И дрожь от двигателя, дрожь, от которой сотрясались хрупкие, тонкие, как кожа, дюралевые стенки вертолета, передалась Гранту, пронизывая его до мозга костей…
Мак стоял на коленях и истово молился богу:
— Иже еси на небеси!.. Спасибо тебе, господи! Ты спас нас от верной смерти!..
— Что верно, то верно! — обернулся склонный к иронии первый пилот. — Всем известно, что господь бог хранит пьянчуг и Соединенные Штаты Америки!..
Когда вертолет сел, Грант с трудом спустился по трапу, прошел несколько шагов и вдруг повалился ничком на еще не остывший, нагретый солнцем бетон, обхватил голову руками и зарыдал…
Начальник штаба разгромленного сводного разведывательно-диверсионного отряда Клиф Даллас Шерман был отчасти прав, полагая, что уцелевшие диверсанты обязаны своей жизнью широкому наступлению вооруженных сил Национального фронта освобождения.
Это было не простое наступление. После бесчисленных карательных экспедиций, «пацификаций» и зверских американских бомбежек, после несчетных американских прогнозов, вещающих о скорой победе американского оружия, и триумфальных сводок, после позорного провала «Падающего дождя-один» и «Падающего дождя-два» вдруг грянула настоящая тропическая гроза. Всюду на истерзанной земле Южного Вьетнама поднялись «уничтоженные» и «обескровленные» батальоны славных партизан. И не только районы, контролируемые прогнившим сайгонским режимом, стали наковальней для партизанского молота. Как гром, среди явного неба, взрывались партизанские ракеты на самых мощных авиабазах интервентов. На улицах южновьетнамских городов, в центре старинной столицы Вьетнама Гуэ да и в самом Сайгоне вспыхнули жаркие бои.
Наступление партизан застало врасплох американскую разведку. Увлекшись «Падающим дождем», она не заметила собиравшейся грозы, опомнилась уже тогда, когда партизаны штурмовали здания штаба специальных войск и американского посольства, где размещался штаб ЦРУ.
Полковник Фолькстаад в панике бежал из объятой огнем столицы на обнесенный мощными укреплениями аэродром Тан-Шон-Нят.
Потрясенный
Такого сокрушительного позора еще не знала американская военщина.
Золотые страницы в книгу партизанской славы вписали героические бойцы вооруженных сил Национального фронта освобождения.
X
«…Потом врачи сказали мне, что она улыбалась в течение всей операции. Но теперь, когда девочка узнала, что никто ей не вернет ампутированную ногу, она больше не улыбается».
Это было похоже на чудо.
После того, что ему пришлось пережить, это и было чудом: Ня-Чанг, лучший океанский курорт Южного Вьетнама, Ня-Чанг, славящийся своими великолепными омарами, сказочно красивый, ослепительно-белый пляж с медузами, выплеснутыми приливом, и кордоном грациозных пальм, открытые морскому бризу темно-зеленые госпитальные палатки, обильная и дьявольски вкусная горячая пища, чистые белые простыни. И вместо неотступного смертельного риска, вместо вечной тревоги — покой, режим, забота врачей и кокетливых хорошеньких сестер милосердия.
Да, это было настоящее чудо. Чудо, что он вырвался из ада. Чудо потерянного и возвращенного рая.
Последовавшая за шоком эмоциональная расслабленность выжимала из глаз немужские слезы при виде поставленных сестрой в вазу темно-розовых цветов бонг шунг, светившейся фосфором лунной дорожки в море, даже при виде наманикюренных пальчиков палатной сестры…
Сестра будила его в пять утра, входя в палату со шприцем в руках, совала в рот холодный термометр. Он поворачивался на другой бок, блаженно сознавая, что никто ему не угрожает, никуда не надо идти, бежать, и тут же засыпал до завтрака.
Стальные койки с мягкими матрацами. Телевизор, журналы и книги. Раненые и больные в шелковых голубых пижамах. Тихие голоса врачей во время обхода.
Вечные разговоры: о боях и ранениях, о женщинах, о доме и опять о боях и ранениях. В 23.00 — отбой, сестра выключает телевизор, дает снотворное. В первые дни он был просто счастлив…
Эти дни в полевом госпитале в Ня-Чанге стали для него днями книжного запоя. Такие давно отшумевшие бестселлеры, как «Прощай, оружие!» и «На западном фронте без перемен», явились настоящим откровением. Особенно взволновал — быть может, потому, что поединок со смертью сокрушает временные барьеры, — сборник стихов забытых английских поэтов эпохи первой мировой войны.
Его потрясла неожиданная созвучность мыслей и чувств этих юношей, многие из которых давно истлели на полях сражений, с его собственными мыслями и чувствами. Кто, почему, по какому праву объявил устаревшими поэтов «потерянного поколения»?! Да, они поняли, выразили войну так, как Клиф, Мак и полковник Фолькстаад никогда ее не поймут и уж тем более не выразят!
Сборник открывался такими поэтами-романтиками, как Руперт Брук и Алэн Сигер, и заканчивался жестокими, чуждыми всяких иллюзий стихами Зигфрида Сассупа и Уилфрида Суэна. Перечитывая эти стихи, Грант вдруг понял впервые и навсегда, что бесповоротно, люто ненавидит войну.