Падение царского режима. Том 1
Шрифт:
Родичев. – По вопросу о времени выступления и условиях вы принимали или не принимали какие-нибудь шаги? Вы только сочувствовали платонически в качестве министра иностранных дел и затем считали, что это не ваше дело?
Штюрмер. – Надо было содействовать этому делу, чем можно, а условия касались военного ведомства.
Родичев. – Как вы объясняли то обстоятельство, о котором свидетельствовал Милюков, что донесения иностранных послов в Министерство Иностранных Дел делались известными нашим врагам?
Штюрмер. – Я никогда этого не знал.
Родичев. –
Штюрмер. – Нет. Не было никаких донесений, чтобы выяснить.
Родичев. – Вы спросили у Милюкова, откуда у него эти данные?
Штюрмер. – Я Милюкова не видел. Я рассчитывал, что когда будет рассматриваться дело о клевете…
Родичев. – Как же вы не испугались этого обстоятельства? Как вы, министр иностранных дел, узнаете, что ваши профессиональные тайны проникли к врагам; вы привлекаете к ответственности за клевету, не спрашивая, насколько это верно?
Штюрмер. – Если бы это было верно, мои товарищи сказали бы мне об этом.
Родичев. – Как же они могли сказать об этом, если это делалось при помощи тайных агентов вашего министерства за границей?
Штюрмер. – Никогда ничего подобного не было.
Родичев. – Удостоверились ли вы в этом? Ваша обязанность была прежде всего проверить, а не опровергать. Вы это не признали своей обязанностью?
Штюрмер. – Почему же? Я убежден был, что этого не было совсем.
Родичев. – А почему вы были убеждены?
Штюрмер. – Министерство так организовано было, Сазонов так долго сидел.
Родичев. – Оказывается, что не так было организовано. Милюкову об этом говорил граф Бенкендорф, а вы даже не позаботились узнать.
Штюрмер. – Если бы это было, Бенкендорф сообщил бы министру иностранных дел, но подобного сообщения не было.
Родичев. – Почему же вы думаете, что граф Бенкендорф верил министру иностранных дел после того, как это случилось? Почему вы думаете, что граф Бенкендорф не опасался, зная, что сведения, отправляемые в Министерство Иностранных Дел, попадают в руки врагам. Еще бы вы захотели, чтобы он вам посылал это свое заявление. Он его и сообщил другому лицу, которое могло его проверить и которое могло вам предъявить официальное обвинение.
Штюрмер. – Если бы это было, у меня есть достаточно оснований, у меня есть письмо Бенкендорфа, в котором он сообщает секретное сведение.
Родичев. – Я вполне удовлетворен вашим ответом.
Соколов. – Господин Штюрмер, вы до принятия должности министра иностранных дел по этому ведомству не служили раньше?
Штюрмер. – Нет, никогда.
Соколов. – Первая ваша должность – должность министра иностранных дел? Когда вы принимали эту должность, вы имели разговор с бывшим министром г. Сазоновым о его планах, намерениях?
Штюрмер. – Да, он вкратце рассказал.
Соколов. – Вы не постарались узнать, что же из его деятельности вызвало неудовольствие отрекшегося
Штюрмер. – Об этом он мне ничего не сказал.
Соколов. – Вы продолжали эту деятельность в ином направлении, чем работа Сазонова, или в том же направлении?
Штюрмер. – По отношению войны в том же направлении.
Соколов. – Во всех остальных отношениях, в той области, в которой вы стали руководителем, вы продолжали политику Сазонова или изменили в каком-нибудь отношении?
Штюрмер. – Изменение произошло только одно. Когда Румыния стала союзницей, было признано необходимым назначить посланником военного.
Соколов. – Это вопрос не направления, а личного состава. Вместо штатского лица назначили военного, генерала Мосолова. А затем, вообще, вы принимали какие-нибудь изменения в направлении общем, в направлении политики министерства?
Штюрмер. – Нет.
Соколов. – Вы, значит, рисковали, что, продолжая политику в том же направлении, вы попадаете под неудовольствие государя?
Штюрмер. – Может быть, это и случилось бы, но этого не случилось.
Соколов. – Вы и тут не постарались узнать, чего от вас хочет государь, когда вместо Сазонова назначил вас?
Штюрмер. – Он свое указание дает, а как же можно его спросить: а почему вы меня назначили?
Соколов. – Вы от самого государя узнали, [*] в чем должно быть изменение политики, и от Сазонова не узнали, может быть вы беседовали с товарищем его, Нератовым? Может быть от Нератова вы узнали, в каком направлении должна быть ваша деятельность по министерству? Деятельность Сазонова вызывала неудовольствие государя.
«Вы от самого государя узнали», надо: «Вы от самого государя не узнали». [Прим. В.М.]
Штюрмер. – Это было не мое дело вмешиваться, я не мог спрашивать, чем недоволен государь.
Соколов. – Вы не вмешивались, значит, все ведение дела шло в том же порядке?
Штюрмер. – Все шло о войне. Потом я очень жалел, что Японии был уступлен известный участок.
Завадский. – Позвольте мне сказать по поводу Сазонова и польского вопроса. У вас шло заседание в конце июня, в начале июля в Ставке заседание Совета Министров по польскому вопросу и по вопросу, кажется, о мире.
Штюрмер. – По вопросу какому? Я не помню.
Завадский. – О мире не было вопроса на этом заседании?
Штюрмер. – Нет.
Завадский. – Совет Министров собирался без Сазонова; там, вероятно, был Нератов, Сазонов был в Финляндии.
Штюрмер. – Только одно и было заседание Совета Министров в июне, Сазонов был на этом заседании. Вопрос решался о диктатуре, и Сазонов был тут.
Завадский. – Нет, это, вероятно, другое. Сазонов был в это время уволен, когда вы были в Ставке. Он был в Финляндии.