Падение Хана
Шрифт:
– И что мне здесь делать? – тихо спросила и судорожно глотнула сырой воздух.
– Раздвигать ноги и делать вид, что тебе нравится, когда я тебя буду трахать.
От одной мысли о том, что он приблизится ко мне, не то, что тронет, стало не просто не по себе, а я захлебнулась от ужаса.
– Отпустите меня…зачем…зачем… я вам?
Когда я это произнесла, он резко обернулся, в два шага оказался возле меня и, схватив за лицо, впился в меня безумным взглядом. Он отчаянно что-то искал. Его даже начало трясти от предвкушения.
– Скажи это
– Зачем… я вам?
Повторила и онемела от его близости. Раскосые, совершенно черные глаза полыхали огнем и пожирали мое лицо. Он жуткий, и в тот же момент есть в этой жуткости звериная красота.
– Я тебя захотел. – сказано глухо…на выдохе.
Никогда раньше не понимала значения этих слов. Хотеть можно пить, есть, какую-то вещь. Но сейчас, глядя в эти черные узкие дыры, в которых плескалось мое отражение… я поняла. Можно хотеть сожрать человека, сломать, разорвать. Хотеть давить и мять его плоть. Вот так он меня хотел. И от этого становилось жутко. Никто и ничто не помешает ему это сделать. Хан вдруг резко развернул меня спиной к себе, толкнул вперед к кровати.
– Пожалуйстааа! – вырвалось из самого горла. Как быстро. Я не ожидала… я надеялась, что это произойдет позже. Когда-то потом…не сегодня.
И мне страшно даже начать сопротивляться, страшно, что он может переломать мне позвоночник или шею одним легким нажатием. Наклонил за затылок, лицом в постель. Задрал платье на поясницу, дернул колготки так, что они с треском разорвались и пошли дырками и стрелками. Меня никогда и никто не трогал. Не видел голой. Я боялась опозорить Шамая. У них было непринято до свадьбы…С Пашей целовалась, и то даже поцелуем трудно назвать.
Хан стянул мои трусы под колени и уже через секунду заполнил меня пальцем. Очень больно, очень быстро. От неожиданности и резкого дискомфорта из глаз брызнули слезы.
– Целка!
Прозвучало как-то разочарованно…но в то же время с голодным похотливым придыханием. Толстый холодный палец растянул сухую плоть, и теперь там жгло и щипало.
– Пожалууйстааа! – меня трясло в истерике, и я царапала ногтями по простыням, содрогаясь всем телом. – Пожалуйста…!
Вытащил палец, и я услышала звук расстегиваемой ширинки. Меня захлестнуло паникой, и, почувствовав свободу, я быстро поползла к другой стороне кровати. Меня схватили за лодыжку, подтянул к себе, разворачивая на спину.
– Я не могу так….не надо…должно быть не так….должно быть обоим хорошо. Я вас не знаю….совсем. Я бы, может, и захотела, но не так.
Замер на какое-то время, продолжая смотреть мне в глаза. Он очень тяжело дышал, и я видела, как быстро раздуваются его ноздри и двигаются желваки на выступающих скулах под жесткой неухоженной щетиной. Схватил меня за шею и пригвоздил к постели, другой рукой дернул корсаж платья. Я перехватила разорванные края ткани, но он насильно развел мои руки в стороны и ошалевшим взглядом уставился на мою грудь. Задышал быстрее, лицо исказилось,
– Не надо…если вы это сделаете, я умру…я просто умру.
Вцепилась в жесткие каменные плечи, пытаясь оттолкнуть. Это все равно что пытаться сдвинуть скалу.
– Не умрешь. Не будешь дергаться – не порву.
Подхватил ногу под колено, разводя в сторону, придавливая к кровати.
– Я себя убью! – выкрикнула с рыданием.
Взгляд перестал быть затуманенным адской похотью и застыл на моем лице.
– Я… я сама…я захочу сама, пожалуйста!
Упираясь руками ему в грудь и чувствуя, как бешено и дико колотится его сердце…
*******
– За тобой никто не следил?
– Нет. Сейчас все заняты предстоящим пиршеством по случаю дня рождения его младшего ублюдка.
– И?
– Все по плану. Он клюнул. Забрал ее в тот недостроенный сарай, как я и думала.
Высокий, крупный мужчина с тонкой бородкой и длинными черными волосами сел в кресло и поднес ко рту пиалу, отхлебнул чай с молоком. Его масляно-голубые глаза, так не вписывающиеся в азиатский разрез, сверкнули.
– И?
– Она его боится и ненавидит, как мы и рассчитывали. Зази поработал на славу. Я знала, что он лучший в своем деле.
Мужчина взял руками жирный рис с кусками мяса и отправил в рот. Масло потекло по его усам, и один из стоящих рядом слуг промокнул их салфеткой. Его за это отшвырнули в сторону.
– Я вложил в это дело целое состояние, я рисковал и, если хотя бы что-то обломается, я лично раздавлю твою голову, как орех.
Женщина усмехнулась полными сочными губами и приблизилась к столу. Она боялась и одновременно с этим восхищалась этим жутким человеком. Единственным, кто в своей жестокости мог переплюнуть ее племянника и отца. Тварей, которые ее предали и вышвырнули, как последнюю шавку.
– Я должна была вернуться в этот дом. Он принадлежит мне. Отец выжил из ума и во всем потакает своему любимому внуку, приютил эту русскую тварь и нянчится с ее детьми. Я хочу, чтобы их жизнь превратилась в ад, хочу, чтобы они все сошли с ума от боли и от горя. И….я хочу, чтобы это сделала ОНА. Не в этом ли высший смысл мести? Но на все нужно время.
– А если он ее вышвырнет? Если ты сделала пустую ставку, и Хан, убедившись, что это не его жена, попользует ее и свернет ей шею?
– Не свернет!
Цэцэг села на стул напротив и положила пухлые ладони на край стола. На пальцах-обрубках сверкнули фамильные перстни Дугур-Намаевых. Это единственное, что отец не посмел отнять. Перстни, подаренные старшей дочери матерью.
– Он никогда не будет уверен в этом до самого конца. Это будет сводить его с ума. Отталкивать и притягивать. Я хорошо изучила своего племянника. Ведь можно стереть родинки, восстановить девственность, но куда деть манеру речи, жесты, привычки. Он будет сомневаться всегда…мучить ее, себя и дуреть. Они все увязнут в этом сюре.