Падение Хронополиса
Шрифт:
До тех пор Этону придется жить в мире без времени. Он не мог оценить длительность полета ни в секундах» ни в столетиях, потому что не было такого понятия — «длительность». Оно не может существовать в отсутствие понятий «до» и «после», а здесь ничто ничему не предшествовало и ничто ни за чем не следовало. Его вертело и швыряло. Он пролетал сквозь титанические процессы, где пятимерные объекты грозили ему, будто живые, но ничто не начиналось и ничто не заканчивалось.
Через какое-то время мозг вроде бы ожил и попытался восстановить прежний режим восприятия. Этон понял, что это начало привыкания
Капитан Монд Этон снова проживал свою жизнь, от зачатия и до камеры запуска в Хронополисе. Вне этих пределов был только вихрь неясных теней.
Иллюзия — можно ли было назвать это иллюзией? — была абсолютно реальной. Все события, все радости и беды, страдания и усилия заново переживались душой. И не один раз. Жизнь стала закольцованной лентой и прокручивалась снова и снова миллионы раз. Это бесконечное повторение стало невыносимым.
Среди кругового потока воспоминаний начали попадаться некоторые новые события, более или менее разборчивые. Сначала Этон подумал, что его выбросило обратно в ортогональное время, в другом теле и в чужую жизнь. Но вскоре он различил, что эти подобные сну эпизоды, так напоминающие события реального мира, — всего лишь фантомы — размещенные в страте макеты. Страт был вечностью, а вечность, как учили Этона еще в колледже, — это «склад» потенциальностей. Где-то в этом лишенном сущности океане находятся макеты всего, что есть в ортогональном времени, все возможные вариации того, что существовало. И еще были макеты го, что никогда не существовало, но всегда могло выплеснуться в ортогональное время судорогой страта, как пена волна берег.
После миллионов лет (или микросекунд) гонки сквозь слоистые облака событий у Этона вдруг возникло странное ощущение силы. Он не был больше чужим в страте. У него появилось чувство, как будто он сам, капитан Монд Этон, тоже превращается в пятимерное существо. Он видел всю свою жизнь как целое и мог сосредоточиться на любом ее эпизоде.
После этого обычное течение времени должно было казаться ограниченным и плоским, однако пальцы Этона не покидали верньеры пульта. Его разум все еще рвался освободиться единственно возможным образом.
Впереди смутно замаячила цель — корабли флота времени. Под защитой собственных полей ортогонального времени они выделялись в клубящемся страте четкими сияющими предметами. В наушниках Этона зазвучали сигналы лучей наведения.
И тут его завертело волчком: что-то стремительно бросилось на него сбоку. Это было изображение человека, то трехмерное, то четырехмерное, — крупный мужчина, разодетый как цирковой фокусник, в развевающемся плаще и разноцветных чулках. На месте глаз в орбитах мерцали драгоценные камни. Он оскалился по-волчьи, наставив на Этона короткую трубу, похожую на базуку, из которой исходило что-то клубящееся.
Пурпурный туман ударил Этона в грудь, подобно физической силе. Он ощутил, как задрожало все тело, и вильнул в сторону.
Человек бросился следом. Базука зашипела, и Этой увидел, в чем состоит ее действие: она искривляла ткань страта. Он со страхом почувствовал, как его засасывает вихрем, и отчаянно заработал рулем.
И тут исчезло и видение, и страт. Этон оказался внутри
За миг до того, как человек с глазами-драгоценностями исчез, Этон успел рассмотреть подобравший его линкор Как ни смешно, это был флагман адмирала Хайта «Оплот веры».
Глава 5
Обессилевшая от страха и усталости, Инприсс Соре с глубоким вздохом упала на скрипучую кровать. Откинув непокорные волосы от глаз, она осмотрела мрачноватую комнатку, которую только что сняла за гроши.
Две недели, прошедшие со дня бегства из Хронополиса, чуть не свели ее с ума.
Удачно вышло, что она прихватила с собой сумочку с деньгами и кредитными карточками, иначе она оказалась бы совсем беспомощной. У нее была единственная мысль: сбежать как можно дальше. Все знали, что травматики, выбрав жертву, сделают все возможное, чтобы найти ее и довести ритуал до конца.
В начале у нее мелькнула мысль пойти в полицию и рассказать, но она слыхала о людях, которые так поступили, — они были взяты под защиту… и убиты в камере полицейскими из секты травматиков. Видение камеры, откуда нет выхода, вызывало панический страх, усиленный клаустрофобией.
Нет. Единственное решение — бегство. Спрятаться, сжаться так, чтобы тебя не заметили.
Только это было так сложно! Это было уже третье убежище после бегства из вечного города, и уже в третий раз Инприсс сменила имя. Сначала она направилась в городок, расположенный всего в пятидесяти милях от Хронополиса, и на несколько часов страстное желание спастись вызвало ложное чувство, что она действительно спаслась. Но потом она, возвращаясь в свою новую квартиру, заметила тех двоих, что ее пытали. Они шли по тротуару, рассматривая номера домов.
И ей пришлось бежать, не прожив на новом месте и дня, но это был еще не конец. Она оставила континент Америк и перебралась в Аффру, но преследователи отправились следом за ней. Ей повезло — она их заметила в зале регистрации аэропорта и возле транзитной зоны и потому была предупреждена. В конце концов Инприсс, не думая о расходах, совершила пять перелетов подряд, перечеркнув земной шар в разных направлениях, чтобы стряхнуть погорю, и скрылась в этом провинциальном городке в самом сердце Срединного континента.
В лицо она знала только двух травматиков — Стрина и Вилена, как они называли друг друга, — но сколько других, незнакомых ей членов секты следили за ней и охотились на ее, используя все способы, которыми можно найти человека? Инприсс стала бояться всего и всех.
И не знала, сколько сможет прожить в таком ужасе.
Мелькнула вялая мысль, не обратиться ли к Церкви. Может быть, утешитель ей поможет? Но подходить к церквям было опасно. Секта наверняка держит их под наблюдением. А здесь, в этом захолустье, Инприсс впервые ощутила облегчение. Город Виров лежал в стороне от оживленных путей, а комнатка на его задворках казалась надежно закрытой, как старый шкаф. Узкие оконца почти не пропускали прямой солнечный свет, и это тоже внушало превратное ощущение безопасности, будто эту комнату из мира нельзя увидеть.