Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 1
Шрифт:
Нет, не в Мадрид везут меня. Но куда же? Возможно, маркиз де Монтойя ждет в условленном месте и меня доставят именно туда. Но, поразмыслив хорошенько, я пришла к иному выводу. Эти разбойники везут меня в какое-то свое логово. Там они будут держать меня, стремясь вытянуть из маркиза побольше денег. Да, именно так. (Так оно и оказалось.)
Когда корабль наконец встал на якорь, я была еле жива. Должно быть, я походила на скелет. Мне страшно было видеть мои костлявые руки. Яркий дневной свет ослеплял меня.
И снова я оказалась в совершенно пустынном месте, где нечего было рассчитывать
Чувствует ли она, какие страшные муки угрожают ее несчастной дочери? Господи, сохрани нас обеих!..
Смутно помню, как меня грубо высадили из носилок. Затем какие-то женщины тащили меня почти волоком вверх по лестнице. Я услышала визгливый старушечий голос:
– Что вы с ней сделали, мерзавцы?! Она мне нужна живая! Или я плохо втолковала: живая!
Уже знакомые мне мужские голоса смущенно оправдывались.
Женщины куда-то несли меня на руках. Я помнила, как они раздели и вымыли меня. Мужчин не было. Меня уложили в постель. Я беспомощно плакала. Одна из женщин поила меня с ложки бульоном. Затем я провалилась в сон, напоминавший скорее обморочное забытье.
Наутро я пришла в себя по-прежнему слабой и измученной. Снова какая-то женщина кормила меня и ухаживала за мной. Она при этом не произносила ни слова. А я ни о чем не спрашивала ее. Я знала, что мне все равно не скажут правду. Я страшно ослабла. Мне было все равно. Господь уберег мое тело от скверны. В безмерном своем милосердии он спасет меня.
Не знаю, сколько времени прошло. Я начала поправляться. Теперь я ела сама, сидя в постели и опираясь на подушки. Меня хорошо кормили и ни о чем не спрашивали. Я была молода и сильна. Состояние мое улучшалось день ото дня. Прошло еще время, и мне позволили спуститься в сад. Это было удивительно!
Я впервые за много дней услышала человеческий голос. Ухаживавшая за мной женщина спросила, не желаю ли я спуститься в сад. Я не сразу поняла, что именно она говорит. Сначала я различила просто какие-то непонятные мне звуки. Неужели я так отвыкла от человеческой речи? Боже! Она повторила свой вопрос. Только теперь я поняла ее. Не в силах говорить, я ответила утвердительным кивком. Она вышла из комнаты.
«О, неужели я утратила дар речи?» – ужаснулась я.
Я собралась с силами. Раскрыла рот и попыталась что-то сказать. Я услышала какой-то слабый писк, какие-то нечленораздельные звуки. Я не могу говорить! И снова (в который раз!) захлестнуло меня чувство ужаса. И снова молитва просветила мой смятенный рассудок.
«Нет, – убеждала я себя, – ты не утратила дар речи окончательно. Снова и снова собирайся с силами. Говори и речь вернется к тебе».
Я собиралась тотчас исполнить принятое решение, но тут в комнату вошла женщина, моя сиделка, она принесла мне белье и одежду. Все было новое. Интересно, куда девались вещи из моего узелка? Но и это белье и платье были недурны,
Она причесала меня и заколола мне волосы на затылке. Пальцы ее оказались быстрыми и умелыми.
Мы стали спускаться по лестнице. Она поддерживала меня под руку.
«Надо запомнить, что где расположено в этом доме», – подумала я.
Но запоминать было, собственно говоря, нечего. Мы наконец-то спустились. Женщина вынула из кармана передника ключи и отперла маленькую дверцу в стене.
Мне на миг почудилось, будто на меня рушится нечто странное, какая-то лавина звуков и запахов, яркий свет ударил по глазам. Я покачнулась и без чувств упала на руки своей сиделки.
Очнулась я на садовой скамье. Я сидела. Она поддерживала меня одной рукой, а другой смачивала мне виски прохладной водой. Потрясение, которое я испытала, впервые после многих дней затворничества очутившись на воздухе, исцелило меня, вернуло мне речь и голос.
– Пить, – слабо и хрипло произнесла я. Женщина тотчас поднесла к моим губам стакан воды. Я глотнула несколько раз. Горло увлажнилось. Мне снова хотелось молчать. Но я заставила себя заговорить снова:
– Где я?
Голос мой и на этот раз звучал ужасно, хрипло, а то вдруг тонко, словно мышиный писк. Женщина, к счастью, ответила мне:
– Не тревожьтесь. Ничего худого вам не сделают.
В том состоянии, в котором я находилась, меня и это обещание обрадовало. С женщиной мне больше не о чем было говорить. Вскоре она снова отвела меня в комнату. Свежий воздух благотворно подействовал на меня. Мне даже показалось, что теперь я ступаю более твердо.
Вы, конечно, уже догадались, куда я попала. Да, в тот самый дом, к той самой старухе. И сейчас мы с вами здесь.
Постепенно я поправлялась. Я это чувствовала. У меня даже возникла потребность посмотреться в зеркало. Круглое зеркало висело над комодом. Я посмотрелась. Да, я снова выглядела сильной и молодой. Теперь, когда опасность изнасилования, кажется, миновала, я вспомнила, как разбойники говорили о моем уродстве. Я внимательно посмотрела в зеркало. Густые темные волосы, довольно блестящие глаза, губы довольно нежные и розовые. Нет, я вовсе не уродлива. Я почувствовала обиду и сильную неприязнь к ним. Тотчас я вспомнила, как молилась о том, чтобы выглядеть страшной, лишь бы избежать надругательства. Мне стало смешно, я улыбнулась своему отражению. Наверное, все, что связано с человеческой внешностью, будь то внешность женщины или внешность мужчины, всегда немного смешно.
После всего пережитого я чувствовала себя странно доброй. Вот теперь наконец-то мое детское осуждение матери окончательно ушло в прошлое. Теперь я чувствовала, что жизнь человеческого тела чрезвычайно многообразна. Я уже никого не могла осуждать. Жалеть – да. Сочувствовать. Но осуждать – нет и снова нет. Какой свободной я чувствовала себя. Я могла теперь быстро двигаться, словно прежде груз осуждения делал мое тело тяжелым и неуклюжим.
Но я понимала, что моя внутренняя свобода, увы, не соответствует моему пленничеству в этом доме. Кто знает, что еще придется пережить?