Падение Рима
Шрифт:
А Джамна, уверенная, что Антоний всё-таки, любя, пожалел её, успокоенная, почти счастливая, прибежала к Гонории и ещё раз, дурочка, заверила молодую Августу служить ей преданно до самого гроба... Она всё верно сказала — «до самого гроба», ибо, будучи теперь арианкой, её после смерти обязательно похоронят в нём, забросав землёю, а не сожгут на погребальном костре, как верующих в Хроноса, Посейдона или бога Митру, храмы которых, несмотря на строгий эдикт императоров Гонория и Феодосия II, ещё стоят незыблемо в Александрии — родине Джамны. Этот город знаменит и своей библиотекой, содержащей 700 тысяч книг, и, наконец, громадным мавзолеем Сома, где в массивном золотом саркофаге, помещённом в другой, стеклянный, почивал Александр Македонский — сам почти как Бог, который взвесил в своих ладонях жизнь
Александрия — это город Птолемеев; каждый царь династии воздвигнул здесь дворцы и поставил статуи, посадил боскеты из акаций и диких смоковниц и вырыл бассейны, где цвели на воде кувшинки и голубые лотосы.
В течение многих веков здесь образовалось и множество колоний; отвернув края занавески носилок, в которых доставляли Антония Ульпиана и Джамну на форум, где стоял храм Митры (до принятия арианства они поклонялись, как и многие в Александрии, этому богу), можно было увидеть разношёрстную, шумную толпу греков, евреев, сирийцев, персов, иллирийцев, италиотов, финикян: говоря на разных языках и поклоняясь богам разных религий, иностранцы по своему количеству не уступали туземцам.
Мать Джамны в качестве рабыни привезли сюда из Галилеи, и здесь она родила дочь от нумидийца. Мать Джамны молилась Яхве, но она не успела приобщить дочь к своей вере, а отец, поклонявшийся Митре и покинувший белый свет позже, — успел... Но сердце Джамны перекачивало кровь, смешанную наполовину с кровью ветхозаветного народа, и, может быть, поэтому Джамна, став взрослой, легко и непринуждённо пришла к пониманию другого религиозного учения — арианства, избравшего, как и иудейство, единобожие...
Став арианкой, девушка также чувствовала себя хорошо, как и прежде, посещая храм Митры... Джамна до сих пор помнит этот храм, изящный, отделанный паросским мрамором, и жрецов, произносящих слова, обращённые к божеству. И эти слова были поистине замечательны, ибо менее туманные и таинственные, чем говорившиеся в других храмах, они, приспособленные также и к отдельному человеку и данным обстоятельствам, быстрее доходили до сердца... А когда, к тому же, говорил посвящённый в степень «бегунов солнца» с золотой короной на голове жрец Пентуэр, то народ валил валом в помещение храма Митры, чтобы его послушать. Да ещё этот жрец являлся и главным лекарем в Александрии, бесплатно раздающим больным беднякам лекарство.
Как врачеватель, Пентуэр не делал различий среди больных, но ему не нравилось это поистине вавилонское смешение народов не только в Александрии, но и других городах, подвластных Империи ромеев [18] и Риму, которое, по мнению посвящённого жреца, отрицательно влияло на древнюю цивилизацию.
А сейчас как на дрожжах уже восходит религия Иисуса Христа; и ей суждено, по предложению умного Пентуэра, завоевать сердца многих народов. Человечество должно было избрать в конце концов для себя единую веру, пропитанную высоконравственностью, ибо давно оно погрязло в алчности и разврате, словно в трясине, — и ещё век-другой, и эта болотная жижа поглотит его с головой...
18
Так называли после разделения в 395 году Римской империи её Восточную часть (Византию).
Но уже строились христианские базилики, две такие воздвигнуты у ворот Канопа и Некрополя в Александрии, и, когда Пентуэру представилась возможность перевестись в Рим, где поспокойнее и где ещё чтут Митру в отличие от таких богинь, как Изида и Венера, он не раздумывая перевёлся туда.
Вот почему Джамна обрадовалась, когда узнала, что молодая Августа по настоянию матери должна поехать в Рим, — значит, ей, Джамне, бывшей поклоннице Митры, предстоит встреча с Пентуэром, которого она не только почитала, но и любила за чистосердечие и доброе отношение к ней, как к дочери... И к Ульпиану посвящённый жрец питал такие же отеческие чувства. Только помнит ли Антоний Пентуэра?.. И как жрец Митры отнесётся к Антонию в его новом качестве?..
Такие мысли сильно стали занимать Джамну, и она, не выдержав, снова нашла Ульпиана и поведала
Реакция Ульпиана огорчила служанку, но по прошествии некоторого времени он сам уже захотел встретиться с бывшей возлюбленной и долго расспрашивал о Пентуэре... Теперь же Джамне надлежало не огорчаться, а удивляться. У евнуха на счёт жрицы храма Митры в Риме появился, как говорится, свой интерес.
Уже несколько дней Галлу Плацидию мучили жестокие голодные боли: снова обострилась болезнь, которая приключилась с ней после убийства в Барцелоне мужа — вестготского короля Атаульфа. Тогда разом навалились на молодую королеву все беды — и недавняя смерть первенца Феодосия, и гибель мужа, и умерщвление шестерых его детей от первого брака. Но явной причиной болезни Плацидии явилась всё же «прогулка» босиком с непокрытой головой под нещадно палящими лучами испанского солнца.
Плацидия прошагала тогда, изгнанная из Барцелоны убийцей её мужа Сингерихом, более двенадцати римских миль, а победитель ехал рядом на коне и издевался над нею. Вот и ударило королеве в голову, и она, ставшая по вине этого надменного варвара пленницей, упала в конце своего скорбного пути и потеряла сознание.
Потом лучшие врачи Рима лечили её, но не вылечили, а лишь загнали внутрь болезнь, которая время от времени давала о себе знать... И всегда она обострялась в самые критические моменты правления: теперь вот, накануне поездки в Рим, и когда снова в сенате против матери-императрицы и её сына плетёт заговор опасный их враг Петроний Максим... Да только бы один Петроний! Стоит только Плацидии отойти на какое-то время от государственных дел, как тут же головы дружно поднимают и другие... Они" давно хотят провести через сенат закон о запрещении регентства как таковой, и тогда вся эта свора сразу накинулась бы на бедного Валентиниана, который и так обижен природой, отчего матери жалко его до острой боли в сердце... Плацидия знает, что сенат (по крайней мере, нижняя его часть, состоящая из популяров), настаивал бы на передаче власти наследнику её дочери (если бы таковой имелся) или тому же Максиму, пользующемуся непререкаемым авторитетом не только у народных трибунов, но и оптиматов.
Плацидия вскоре разобралась, почему так легко удалось уговорить патрициев и популяров, тяжёлых на подъём, о выезде всего императорского двора в Рим и проведении триумфального шествия войск Аэция по Марсову полю. В сенате тоже рассчитывают на дружбу с прославленным полководцем, у которого в руках находится реальная сила в виде хорошо обученных и вооружённых легионов. Поэтому Петроний настроил настоящих последователей веры Иисуса, которых сейчас в сенате большинство, на то, чтобы вынесенное Плацидией предложение прошло. С одной стороны, они шли ей как бы навстречу, а с другой — отстаивали только свои интересы, тем более что интересы эти совпали. Но обе стороны знали, что это лишь случайное совпадение, ибо взгляды и нормы поведения их в корне различны. Императорская семейка, исповедовавшая арианство, недалеко ушла от язычества, поэтому во дворце процветали разврат, угодничество, казнокрадство, взяточничество... И как ни странно, но именно пороки — человеческие и государственные — и позволяли Плацидии удерживать власть — регентша-императрица, как кормчий на полузатопленном корабле, коим стала теперь Великая Римская империя, с помощью этих пороков, служащих вёслами, и продвигает его вперёд. Галла Плацидия уяснила для себя одну истину, что посредством пороков легче править разваливающимся государством, нежели посредством всяких достоинств... Хотя дело и безнадёжное, но в сложившейся ситуации (и в этом Плацидии надо отдать должное) она умело указывала, как веслать, чтобы ещё как-то оставаться на плаву. А матросы — её приближённые, находясь с ней рядом на борту, тоже хорошо усвоили, что если потонет судно, то потонут и они, поэтому из последних сил сражались с бурными волнами вместе со своим капитаном и пойдут на всё, чтобы отдалить от себя неминуемую гибель...