Падение Римской империи
Шрифт:
Новый баланс сил
Вместо одной огромной державы с центром на Большой Венгерской равнине, — державы, протянувшей свои щупальца с одной стороны к Рейну, а с другой — к Черному морю, — теперь Римская империя как на востоке, так и на западе обнаружила перед собой целый ряд пришедших на смену этой державе государств. Чаще всего воюя друг с другом, они также время от времени оказывали давление на римские границы. Поскольку процесс распада империи резко усилился в результате краха гуннской державы, содержание римской внешней политики на дунайской границе стало меняться. Столкнувшись с новой для них обстановкой, римские власти выделили для себя два приоритета. Их задача заключалась в том, чтобы не дать развалившемуся на части политическому единству к северу от Дуная разлиться по римской территории в виде вторжений или набегов и одновременно сделать так, чтобы из хаоса не появилась еще одна монолитная империя.
Утрата полного текста «Истории» Приска не позволяет нам воссоздать связный рассказ о тех событиях с римской точки зрения, однако можно достаточно легко выявить его суть. Сохранившиеся источники сообщают о многочисленных вторжениях на римскую территорию, явившихся результатом яростной борьбы за «жизненное пространство» на другом берегу Дуная. В пределы Западной Римской империи теперь стремилось огромное множество
Если одни племенные объединения, вытесненные в голые степи и буераки, лишь бежали от резни, развернувшейся к северу от Дуная, то другие стремились создать собственные анклавы на римской территории, видя в этом, как кажется, более легкий выбор, нежели продолжение соперничества на Венгерской равнине. В середине 460-х гг. это соперничество между разными племенными объединениями было слишком сильным, чтобы они могли договориться между собой, и вскоре произошли три локальных вторжения на территорию Восточной Римской империи. В 466 г. или немного времени спустя готский король Бигелис (пункт 4 из упомянутых выше) повел своих людей к югу от Дуная, где, по сообщению Иордана, он был разбит {396} . Примерно в то же самое время отряд гуннов под предводительством некоего Гормидака совершил набег на Дакию, дойдя до города Сердики. Здесь гунны были разгромлены восточноримским полководцем Антемием (Apoll. Sidon. Poem. II. 239 sqq.). Тогда же сын Аттилы, Денгизих, вступил в схватку за свою часть территории Восточной Римской империи; какмы видели, его также постигла неудача. Нашествие упомянутых полчищ практически совпало по времени с войнами между готами Амала и их соперниками на среднедунайской равнине и, подобно менее значительным потокам беглецов в пределы Западной Европы, по-видимому, было обусловлено этой новой вспышкой насилия {397} .
В то же самое время вновь возникшие королевства продолжали свой натиск в какой-то степени с тех самых рубежей, на которых остановились гунны. Благодаря одному из двух сохранившихся фрагментов «Истории» Приска, посвященных последствиям крушения империи Аттилы, мы знаем, что Валамер и его готы вторглись в пределы Восточной Римской империи с целью добиться от нее выплаты ежегодной субсидии. К началу 460-х гг., как сообщает Приск, эта сумма доходила до 300 фунтов золота (fr. 37) — гораздо меньше, чем получал Аттила в период расцвета своего могущества (2100 фунтов), и вдвое меньше, чем та сумма, что выплачивалась Гунну в начале его правления. Однако это была вовсе не маленькая сумма, и если бы Валамер преуспел в дальнейшем расширении своего домена, всегда был бы шанс, что он сумеет удовлетворить свои притязания, как некогда это сделали гунны. Поскольку власти в Константинополе, по-видимому, уже обязались выплачивать ежегодные субсидии некоторым из королевств — наследников гуннской державы, им приходилось действовать крайне осторожно. Новые королевства в перспективе могли слиться в нечто столь же ужасное, как империя Аттилы. Возможность отчасти приподнять завесу над отношением римских политиков к этой потенциальной проблеме предоставляется нам благодаря еще одному сохранившемуся фрагменту «Истории» Приска (fr. 45.). В промежутке между первым и вторым раундами борьбы готов со скирами обе стороны направили посольства в Константинополь с просьбой о помощи. Никто не хотел помогать готам, однако по вопросу о том, какой выбор предпочтительнее, мнения разделились. Одна из точек зрения заключалась в том, что римлянам вообще следует держаться в стороне от этого конфликта. В конечном счете было решено оказать ограниченную поддержку скирам. Иордан ничего не говорит о масштабах этих конфликтов после смерти Аттилы, однако очевидно, что все их участники не только выступали за или против друг друга, но также пытались заручиться поддержкой римлян. Тот факт, что никто в Константинополе не желал их субсидировать, свидетельствует о возраставшем могуществе готов Амала, которые ближе всех остальных подошли к созданию новой сверхдержавы.
Римляне приветствовали известие о смерти Аттилы, видя в ней начало новой эпохи. Рассказывали, что той самой ночью, когда умер великий гунн, восточноримский император Маркиан увидел вещий сон: ему привиделось, будто лук Аттилы раскололся надвое {398} . Однако исчезновение враждебной сверхдержавы означало вовсе не конец всех бед, а очередное изменение политической ситуации, породившее целый ряд новых проблем. Перспектива грядущего столкновения двух империй исчезла только затем, чтобы на смену ей явилось множество сложных региональных конфликтов, в которые оказались глубоко вовлечены обе половины римского мира. И я сильно подозреваю, что все то, о чем мы знаем благодаря пестрой коллекции наших источников, представляет собой не что иное, как вершину айсберга. Кроме того, многочисленные и разнообразные проблемы, связанные с беглецами и агрессорами, не шли ни в какое сравнение с гораздо более масштабными последствиями крушения империи Аттилы. Помимо всего прочего, оно нарушило баланс сил, от которого к середине V в. всецело зависело существование Западной Римской империи.
Падение Аэция
Как мы видели в VI главе, император Валентиниан III, сын Флавия Констанция и Галлы Плацидии, взошел на трон в 425 г. в шестилетнем возрасте. Он был водворен туда войсками Восточной Римской империи и в реальности никогда не держал в руках бразды правления. Длившееся 8 лет регентство его матери, чьи попытки лавировать между командующими разными группировками имперской армии в конце концов завершились полным крахом, расчистило путь господству Аэция. В 430-е гг. исключительные военные дарования этого человека, во-первых,
Таким образом, обманутый знаками власти, за которыми не было реальных полномочий, номинальный император римского Запада осознал, что он является лишь фиктивным правителем. Трудно поверить в обременительность подобного существования. Никогда не покидавший пределов Италии, Валентиниан делил свое время между частной жизнью, наполненной блеском необычайной роскоши, и официальными церемониями. Работа императора, как мы видели, состояла в том, чтобы воплощать саму суть идеологии Римского государства. Он считался вместилищем сверхчеловеческой, поистине установленной Богом сущности римского миропорядка, представляя в придворном церемониале ту божественную силу, которая санкционировала само бытие Римской империи. Являясь, подобно звезде, во время многочисленных церемоний, процессий, церковных служб и аудиенций, император никогда не давал своему ореолу потускнеть. Те обязанности, которые он должен был исполнять изо дня в день, были в высшей степени утомительны своей повседневностью. Империя, являя собой упрощенный вариант однопартийного государства в действии, не терпела никаких разногласий в обществе. Единство — это было все. Постоянно проводившиеся церемонии должны были утвердить эту идею в умах. Вспомним, что именно при Валентиниане «Кодекс Феодосия» был внесен в сенат (см. гл. III). Сам Валентиниан воздержался от участия в этом знаменательном событии; впрочем, оно стояло в ряду тех мероприятий, которые ему приходилось ежедневно выносить. Аккламации, предварявшие, судя по всему, каждую более или менее значительную церемонию при дворе, включали 245 возгласов одобрения из уст присутствовавших при этом сенаторов. Небольшой эксперимент, который я однажды провел с моим одиннадцатилетним сыном, показал, что за минуту вы можете выкрикнуть до 18 подобных восхвалений, так что церемония, сопровождавшая принятие «Кодекса», должна была занять по меньшей мере сорок минут — и это не учитывая самого утомительного заседания, а также то, что ближе к концу любое действо обычно замедляется.
Предшественники Валентиниана исполняли ту же самую нудную повседневную работу, однако они по крайней мере получали удовлетворение от принятия политических решений и назначений на должности за закрытыми дверями, после того как заканчивались помпезные мероприятия. Мы уже были свидетелями того расстройства, в которое подобный образ жизни поверг сестру Валентиниана, Гонорию: роман с главным распорядителем императорского дворца, неожиданная беременность и опасные сношения с Аттилой Гунном (см. гл. VII). Да и Валентиниану было нелегко изменить положение вещей. Жизнь становится в тягость для августейших юношей, которые достигают совершеннолетия лишь для того, чтобы осознать, что они все еще остаются в стороне от реальной власти. Они могут забыть об осторожности, подобно семнадцатилетнему Эдуарду III, который в полночь 19 октября 1330 г. ворвался в Ноттингемский замок, чтобы отстранить от власти свою мать, королеву Изабеллу, арестовать ее любовника Мортимера и захватить бразды правления в свои руки. Однако в большинстве своем коронованные юноши не столь отважны, и в 440-х гг. Аэций был единственным оплотом юного императора в борьбе с гуннами.
Если в 430–440-х гг. Валентиниан ничего не мог поделать со своими неприятностями, то крах гуннской империи породил тот ветер перемен, который начал витать среди придворных кругов Запада. В 450 г. или около этого времени дважды яблоко раздора прокатилось между Аэцием и его императором. 28 июля того года восточноримский император Феодосий Нумер после падения с лошади. Валентиниан принадлежал к той же династии, что и Феодосий, будучи женат на одной из его дочерей, Евдоксии, и именно войска Феодосия посадили его на трон Западной Римской империи в знак восстановления единства династии (см. гл. VI). Феодосий был последним мужским ее представителем на Востоке, его единственный сын Аркадий умер раньше своего отца. Узнав о смерти своего кузена, Валентиниан возымел намерение, как передают, отправиться в Константинополь, чтобы предъявить претензии на власть над всем римским миром в качестве единственного императора. Аэций выступил против этого плана. Безусловно, это была плохая идея. У Валентиниана не было связей в Константинополе, и политические круги Восточной Римской империи вовсе не горели желанием его принять. Дела там направлялись сестрой Феодосия, Пульхерией, чей голос был решающим в течение всего правления ее брата. В конечном счете она вышла замуж за военачальника по имени Маркиан. 25 августа именно Маркиан стал новым императором Востока. Валентиниан упустил свой шанс, каким бы он ни был, и возражения, которыми Аэций встретил его план, усугубили горечь обиды.
Второй повод для разногласий между этими двумя людьми возник в связи с матримониальными планами. В браке Валентиниана и Евдоксии родились лишь две дочери: Евдокия (родилась в 438 или 439 г.) и Плацидия (родилась между 439 и 443 г.). В начале 450-х гг., после 15 лет совместной жизни, казалось, что едва ли царственная чета способна иметь еще детей. Это означало, что наследование престола Западной Римской империи было открыто для узурпаций, и наиболее вероятный способ избежать этого заключался в том, чтобы выдать замуж одну или другую из дочерей Валентиниана. Как мы видели в VI главе, Евдокия была обручена с Гунерихом, сыном Гейзериха, короля вандалов, в рамках мирного соглашения 440-х гг., и он не считался серьезным претендентом на престол. Таким образом, именно Плацидия стала ключом к будущему римского Запада, поэтому в начале 450-х гг. Аэций всеми силами старался убедить Валентиниана обручить ее с его сыном Гауденцием. Этот брачный союз должен был укрепить позиции Аэция во власти, сделав в высшей степени вероятным то, что именно Гауденций станет преемником Валентиниана. Ввиду отсутствия у Валентиниана наследника мужского пола породниться с династией благодаря браку было бы достаточным условием, для того чтобы стать легитимным наследником, тем более что аналогичная комбинация совсем недавно осуществилась в Константинополе. Неясно, отдавал ли себе Аэций, добиваясь заключения этого брака, отчет в том, что исход истории с наследованием трона на Востоке уже ослабил его влияние на Валентиниана. Однако брачный проект, безусловно, усилил уже мучившее императора чувство досады в той степени, в которой тот был унижен в собственной империи {399} .