Падение Стоуна
Шрифт:
— Слушайте, ребята, — сказал я. — У меня есть для вас работка. Плата вдвое выше обычной и гинея в премию тому, кто преуспеет.
От Элизабет я научился, что, если вам требуется мгновенное повиновение без возражений, надо платить, и платить так щедро, чтобы дух захватывало. Никто из этой троицы, подозревал я, никогда прежде даже не видел гинеи. Самая мысль о ней заставила их притихнуть в благоговении.
Я сказал им, что мне требуется, сказал им имя девушки, сказал им, что она из Шордича, сказал им про ее занятие — это же были не невинные ангелочки — и повторил ее описание, которое получил от полиции. Примерно двадцать лет, светло-каштановые волосы, голубые глаза и средний рост. Не много, но хотя бы исключало всех
— А теперь внимание! — сказал я. — Это важно. Если вы найдете эту женщину, не напугайте ее. Никто не хочет ей ничего дурного. О полиции и речи нет. Я могу даже помочь ей, если она нуждается в помощи. Но я хочу поговорить с ней и заплачу гинею. Усекли?
Мальчишки закивали. Если они что-нибудь узнают, то найдут меня либо дома, либо в пабе, либо в особняке Рейвенсклиффа. Покончив с этим, я направился в «Короля и ключи», чтобы снова поговорить с Хозвицки. Сомнительная надежда — не разговор с Хозвицки, я знал, что он там, — но что он может что-либо мне сказать.
— Чего ты хочешь? Ты так и не заплатил мне за прошлый раз.
— Верно, но я думал, старый товарищ по оружию… — Я замолк. Нормально при таких обстоятельствах достаточно поставить выпить и повторить, и все будет тип-топ, но я знал, что и эта тактика не сработала бы.
— Поверь мне, — сказал я со всей искренностью, какую сумел выжать, — если бы я мог сказать тебе что-то, то сказал бы, но я не хочу подвергать тебя опасности.
Хозвицки посмотрел на меня скептически, но уши навострил.
— Ты и вообразить не можешь, насколько все оказалось сложнее. Я думал, что пишу биографию для горюющей вдовы. А теперь, сдается, за мной охотится шайка анархистов-убийц. Я не хочу, чтобы и ты оказался в подобном положении.
Он поглядел на меня.
— О чем ты говоришь?
— «Братство социалистов». Ты про него слышал?
Хозвицки смерил меня свирепым взглядом.
— По-твоему, если я поляк, то знаю каждого революционера в Ист-Энде?
— Да нет. Я хочу сказать, их такая уйма, что знать их всех ты никак не можешь, верно? Я просто подумал, может быть, ты слышал такое название?
— Так почему они за тобой охотятся?
— Не знаю.
— Но это имеет какое-то отношение к Рейвенсклиффу?
— Не знаю.
Хозвицки потер кончик носа и задумался.
— Никогда про них не слышал, — сказал он наконец.
— Нет, слышал.
— Да, слышал, но ничего тебе говорить не собираюсь.
— Послушай, Стефан…
— Если у них на тебя зуб, так держись от них подальше. Или раздобудь револьвер. У тебя есть револьвер?
— Разумеется, нет.
— Я назову тебе человека, который может достать его для тебя.
— Да не хочу я револьвера.
— Тебе виднее. Но он может тебе понадобиться.
— А кто они такие?
Хорошая и плохая стороны Хозвицки вступили в борьбу за его совесть, и ему пришлось нелегко. Он не отвечал очень долго. Собственно говоря, он вообще не ответил. Вместо того вытащил записную книжку, вырвал листок и что-то нацарапал на нем.
— Вот, — сказал он, — помогать тебе я не собираюсь. Пойди туда и порасспрашивай. Это все, что я для тебя сделаю.
На листке был написан адрес. Клуб анархистов, 165, Джубили-стрит.
Те, кто забыл, каким был Лондон до войны, или вообще его не знал, сочтут самую идею дикой. Клуб анархистов. Большинство знает «Реформ» или «Атенеум», и когда они думают о клубах, то представляют себе кожаные кресла, портвейн и сигары. Бесшумных официантов, скользящих вокруг с серебряными подносами. Мысль об анархистах в таком окружении вызывает невольную улыбку.
И все-таки такой клуб существовал, хотя его закрыли, когда началась война, и снова он так и не открылся. Более того: он пользовался популярностью. В те дни Ист-Энд бурлил революцией:
Беда с революционерами заключается в том, что, привыкнув противостоять своим властям, они кончают противостоянием всему и вся. Иными словами, не успевала партия возникнуть, чтобы, например, утвердить принципы марксистского социализма или анархистской свободы в освобожденной Литве, как она тут же распадалась на две по вопросу о том, что, собственно, такое социализм или анархизм. Или даже — что такое Литва. Вот так образовался Клуб анархистов. Взаимное братское отвращение приостанавливалось на время пребывания членов в его пределах. Там можно было услышать речи на всяческие темы, обязательно страстные и нереалистичные. Подходя к клубу в этот вечер (я проехал на омнибусе с Флит-стрит до Коммершиел-роуд и зашагал по Джубили-стрит), я старался вообразить лорда Рейвенсклиффа в шелковом цилиндре и кашемировом пальто, якшающегося с подобной публикой. Мне это чуть было не удалось, но в конце концов я сдался. Полнейший абсурд!
Клуб вонял, но не сильнее большинства пабов, а шума в нем было заметно меньше, но знобко и не слишком чисто. Анархисты не одобряют уборку, предоставляя ее своим женщинам, а в целом найдется мало женщин, настолько преданных великому делу, чтобы стряпать, прибирать, слушать риторику и подстрекать к революции, причем все это одновременно. По моей прикидке, в большой комнате находилось около тридцати мужчин и только четыре женщины. Все выглядели неряшливо и жалковато, и хотя некоторые претендовали на щеголеватость — нафабренные усы и петушиная походка, — в большинстве они казались пришибленными и двигались с опаской. Имитация кровожадных убийц не слишком убеждала. Все были иностранцами. По моей догадке, многие были евреями, причем не похожими на юнионистов или синдикалистов, о которых я писал в свои трудовые дни. Мало кто выглядел трудящимся; они не стояли и не двигались, как люди, работающие руками и телом. Вдобавок, судя по их виду, питались они значительно хуже: такие землистые лица!
— Могу я вам помочь? — Настороженный голос, сильнейший акцент.
Передо мной стоял коротышка без пиджака и воротничка, опасливо глядя на меня. И неудивительно. Одет я был, разумеется, не по моде, однако здоровый цвет моего лица и отсутствие заплат на одежде неопровержимо свидетельствовали, что я, во-первых, англичанин, а во-вторых, ни с какой стороны для этого места не подхожу.
— Я рассчитывал встретиться здесь с другом, — сказал я. — Стефаном Хозвицки. Вы его знаете?