Падение Света
Шрифт:
Орфанталь нагнулся, чтобы почесать рваные уши Ребрышка. Пес вздохнул во сне. — Грип Галас перерезал одному мужчине горло. От уха до уха. Потом отрубил голову и написал что-то на лбу.
Райз довольно долго молчал. Потом хмыкнул: — Ну… У нас действительно война. Грип Галас ведь спас твою жизнь?
— Он убил того мужчину ради лошади.
— Полагаю, он видел в том нужду. Грип Галас — муж чести. Он отвечал за тебя. Готов поспорить, что ты видел тогда гнев Грипа. В наше время быть на другой стороне — преступление, караемое смертью.
— Герои не злятся.
— Еще
— И что их злит?
— Несправедливости мира. Когда это затрагивает их лично, герои негодуют и полнятся несогласием. Герой не потерпит то, что «должно быть». И он не думает. Он действует. Свершает подвиги. Нечто невыразимое становится явным и, видя, мы не можем дышать. Можем лишь восхищаться храбростью и умением отвергать правила.
— Не думаю, что Грип Галас герой, — ответил Орфанталь. Огонь разгорался в камине, пламя охватывало колотые поленья. Скоро ему будет слишком жарко сидеть, но не сейчас.
— Вероятно, нет, — согласился историк. — Он, боюсь, слишком прагматичен для героизма.
— Что вы делаете в покоях Гриззина Фарла?
— Жду его возвращения. А ты?
— Искал Ребрышко. Он часто сюда ходит. Они с Гриззином друзья.
— Помню, будто Азатенай вытащил пса из Дорсан Рил. То есть спас жизнь. Уверен, это может выковать связь.
— Лорд Сильхас Руин тоже друг Гриззина.
— Точно?
Орфанталь кивнул. — У них общая беспомощность.
— Прости?
— Так говорит Гриззин. Белая тень темной силы брата. Кожа, говорил он, подведет Сильхаса, хотя это и несправедливо. Многие делают нехорошие вещи, чтобы скрыть внутренние недостатки.
— Похоже, Азатенаю много есть что сказать тебе.
— Потому что я молодой, — объяснил Орфанталь. — Он говорит, потому что я не понимаю, о чем он. Так и сказал. Но я понимаю его лучше, чем ему кажется. Я видел сон, там была огромная дыра в земле позади меня, и она росла, а я бежал чтобы не упасть в нее, пробегал через каменные стены и горы, и по дну больших озер, через лед иснег. Бежал и бежал, чтобы не свалиться в дыру. Если бы не та дыра, я никогда не пробежал бы сквозь стену и так далее.
— Итак, нас приводят в действие скрытые недостатки.
Орфанталь кивнул. Попятился от растущего пламени, но комната оставалась холодной.
— Как продвигаются твои занятия?
Пожимая плечами, Орфанталь снова погладил бок Ребрышка. — Кедорпул занят всей этой магией. Я скучаю по маме.
— По тете, ты имел в виду.
— А, да. По тете.
— Орфанталь, ты уже встречал другую заложницу Цитадели?
Он кивнул. — Молодая. И стеснительная. Убегает от меня в безопасную комнату. Запирает дверь, чтобы я не мог войти.
— Ты ее преследуешь?
— Нет, пытаюсь быть добрым.
— Предлагаю попробовать что-то менее… назойливое. Пусть она придет к тебе.
— Еще я скучаю по Сакули Анкаду. Она пьет вино и все прочее. Как будто уже взрослая. Всё знает о Великих Домах и знати, кому можно доверять, кому нет.
— Значит, не слишком похожа на сестру,
— Не знаю я. — Наконец жар стал слишком сильным. Орфанталь поднялся и отошел от очага. — Кедорпул рассказал о волшебстве. Даре Терондая всем Тисте Андиям.
— О, а ты сам исследовал магию, Орфанталь? Должен сказать, что риск…
— Я могу делать так, — оборвал его Орфанталь, расставляя руки. Внезапно темнота налилась и замерцала, создавая силуэты, заставившие историка сжаться в кресле. — Вот мои волки, — сказал Орфанталь.
Ребрышко подскочил у очага, стуча когтями и скользя по плитам, сбежал к двери.
Привидения действительно приняли формы волков, но больших — выше самого Орфанталя. Глаза мерцали янтарным светом.
— Я могу входить в них, — продолжал Орфанталь. — Выпрыгивать из тела и прямо в них, в двух сразу — но им нужно стоять вместе. Если я влезу в одного, все же могу заставить второго идти следом и делать что хочу. Это странно, историк, ходить на четырех лапах. Так делают Джелеки?
— Орфанталь, если можно, отошли их.
Пожав плечами, Орфанталь уронил руки. Чернота завертелась и рассеялась, как чернила в воде.
— Нет, это не похоже на то, что делают Джелеки. Их магия древняя, более… звериная, дикая. Говорят, когда ее видишь, в глазах появляется жжение. Твои… призванные… более тонки. Орфанталь, ты кому-то еще показывал свои силы?
— Пока нет.
— И лучше не показывай.
— Почему?
— Ты сказал, будто можешь переходить в них? Так считай это последним путем спасения. На случай, если в опасности окажется жизнь. Если получишь смертельную рану на теле, которым ныне владеешь, Орфанталь, беги в… дружков. Понимаешь?
— Я всегда так смогу?
Историк покачал головой: — Не могу сказать уверенно. Однако береги тайну, Орфанталь — если узнают другие, твои друзья волки будут в опасности. Скажи, они должны возникать рядом с тобой?
— Не знаю. Можно попробовать поднять их в другой комнате, поглядим, сработает ли.
— Экспериментируй незаметно. Пусть никто не видит. Не знает.
Орфанталь пожал плечами и поглядел на дверь. — Ребрышко снова сбежал.
— Я даже начинаю понимать, почему.
Тут тяжелые шаги возвестили о возвращении Гриззина Фарла. Войдя в помещение, Азатенай пошевелил головой и принюхался. — А, ну ладно, — пробормотал он, глядя на Орфанталя. — Молчаливый мой помощник, не присоединишься ли к беседе с историком?
— Нет, сир. Я пойду поищу Ребрышко.
— Да, он мелькнул мимо в том коридоре. Ищи его в самом дальнем уголке Цитадели или в конюшнях.
Кивнув, Орфанталь покинул взрослых. Он запомнил слова Райза об охотниках и жертвах, и о детском уме, пойманном в ловушку. Но он-то не станет использовать волков ради охоты. Среди охотников нет героев, потому что убийства им даются слишком легко. «Если, конечно, добыча не решит расстаться с невинностью. Перестанет бояться. Решит, что бегство бесполезно, потому что от аппетита не убежишь, а дыра позади может быть ртом, раскрытым шире и шире.