Падение Святого города
Шрифт:
«Я погиб».
Но тварь не бросилась на него, а подняла лицо к небу, откуда донеслось хлопанье крыльев.
Найюр проследил ее взгляд и увидел спускающегося из тьмы ворона. Справа от шпиона-оборотня поперек кучи тел лежал труп. Локти его были отведены назад, лицо обращено к Найюру, глаза пялились из запавших глазниц, губы обнажали черные десны. Птица села на серую щеку. Она смотрела на Найюра, и у нее было человеческое лицо, по размеру не больше яблока.
Он выругался, попятился. Что за новая напасть?
Давно,—
Найюр в ужасе смотрел на ворона.
— Я не принадлежу ни к какому народу,— прямо ответил он.
Испытующая тишина. Тварь посмотрела на него внимательно, словно принужденная вновь возвращаться к каким-то давним условиям.
— Возможно,— сказала она.— Но что-то тебя с ним связывает. Иначе бы ты не стал его спасать. Не стал бы убивать мое дитя.
— Ничего меня не связывает! — выплюнул Найюр. Тварь в курьезной птичьей манере склонила голову набок.
— Но прошлое связывает нас всех, скюльвенд, как тетива направляет полет стрелы. Все мы нацелены, направлены и выпущены. Остается только увидеть, куда мы вонзимся... попадем ли мы в цель.
Он не мог глубоко вздохнуть. Мучительно было поднимать глаза, словно все вокруг клацало миллионами жующих зубов. Это происходит на самом деле. Почему ничто не может быть простым? Почему ничто не может быть чистым? Почему мир постоянно унижает его, оскорбляет? Сколько он еще выдержит?
— Я знаю, за кем ты охотишься.
— Ложь! — взревел Найюр.— Все ложь!
— Он ведь приходил к тебе, не так ли? Отец Воина-Пророка.— По личику твари скользнула легкая насмешка.— Дунианин.
Скюльвенд смотрел на тварь. Его разум сокрушали противоречивые чувства — смятение, ярость, надежда... Он ухватился за последний оставшийся след, единственный истинный след. Его сердце всегда знало, что это верное чувство.
Ненависть.
Он стал очень спокойным.
— Охота закончена,— сказал он.— Завтра Священное воинство выступает на Ксераш и Амотеу. А я остаюсь.
— Тобой сделали ход, и больше ничего. В бенджуке каждый ход знаменует новое правило.— Маленькое личико взирало на него, лысый череп сверкал в лунном свете.— И это новое правило — мы, скюльвенд.
Крохотные, невероятно древние глазки. Намек на мощь, гудящую в жилах, сердце и крови.
— Даже мертвым не избежать доски.
Когда Ахкеймион нашел Ксинема в его покоях, маршал был абсолютно пьян. Ахкеймион не мог припомнить, когда тот в последний раз так надирался.
Ксинем закашлялся — словно гравий бросили в деревянный ящик.
— Ты это сделал?
— Да...
— Хорошо, хорошо! Ты ранен? Он никак тебя не задел?
— Нет.
— Они у тебя?
Ахкеймион сделал паузу, не услышав «хорошо» после своего ответа на второй вопрос Ксинема.
— Они у тебя?! — выкрикнул Ксинем.
— Д-да.
— Хорошо... Хорошо! — ответил Ксинем. Он вскочил с кресла, но это движение казалось таким же напряженным и бесцельным, как и все остальные его действия после потери глаз.— Дай их мне!
Он выкрикнул это так, словно Ахкеймион был аттремпским рыцарем.
— Я...— с трудом выговорил Ахкеймион.— Я не понимаю...
— Дай их... Уйди!
— Ксин... Ты должен объяснить мне]
— Уйди!
Ксинем крикнул так яростно, что Ахкеймион уставился на друга в изумлении.
— Ладно,— пробормотал он, направляясь к дверям. Желудок его сводило и поднимало рывками, словно он шагал по морским волнам.— Ладно.
Он резко распахнул двери, но по какой-то странной причине на несколько секунд задержался на пороге, а затем захлопнул их, убедив слепого в своем уходе. Он затаил дыхание и глядел, как его друг шагает к западной стене, вытянув левую руку перед собой, а в правой сжимая окровавленную тряпицу.
— Наконец-то,— прошептал Ксинем, всхлипывая и смеясь одновременно.— Наконец...
Он продвигался по стене налево, ощупывая ее растопыренной ладонью. Небесно-голубые панели и нильнамешскую пастораль пятнали кровавые отпечатки. Добравшись до зеркала, он пробежал пальцами по раме из слоновой кости и остановился прямо перед стеклом. Он вдруг замер, и Ахкеймион испугался, что Ксинем услышит его хриплое дыхание. Пару секунд казалось, что Ксинем смотрит в зеркало пустыми дырами, что зияли на месте его некогда веселых и отчаянных глаз. Этот слепой испытующий взгляд был жаждущим.
И Ахкеймион с ужасом увидел, как Ксинем развернул тряпицу, поднес пальцы к одной глазнице, затем к другой. Когда он опустил руки, из складок кожи уже косили слезящиеся глаза Ийока.
Стены и потолок качнулись.
— Открывайтесь! — взвыл маршал Аттремпа. Он обводил своим мертвым кровавым взглядом комнату, на миг остановившись на Ахкеймионе.— Открыва-а-айтесь!!!
И он заметался по комнате.
Ахкеймион выскользнул за двери и убежал.
Элеазар сидел в темноте, сжимал друга в объятиях и укачивал его, понимая, что обнимает еще большую темноту.
— Ш-ш-ш...
— Э-эли,— выдохнул глава шпионов. Он дрожал и плакал, но казался вялым даже в страдании.
— Тсс, Ийок. Ты помнишь, как это — видеть?
По телу раба чанва прошла дрожь. Голова качнулась в пьяном кивке. Кровь сочилась из-под льняной повязки, чертя темные дорожки на щеке.
— Слова,— прошептал Элеазар.— Ты помнишь слова?
В колдовстве все зависит от чистоты смысла. Кто знает, на что способна слепота?
— Д-да....
— Тогда ты невредим.