Падение Тисима-Реттоо
Шрифт:
— Раз вам известно, что американская, стало быть американская. Я же не видал ее. Вам лучше знать.
Но подписать акт решительно отказался.
— Как же я могу? А вдруг она не американская? Мировой скандал!
— Объясните ему, — с мягкой улыбкой проговорил подполковник, — что десять русских уже подписали акт и благодаря этому уже отправлены в Токио и, может быть, уже на родину выехали.
— Ну что ж, — сказал Борилка, — значит, они видели. А я не видел. Да и то сказать: если десять человек подписали, удостоверили, зачем же мне подписывать человеку, который
Борилку отправили в то помещение, куда отвели Воронкова.
— Не то дурак, не то хитрец, не поймешь, — отплевываясь, говорил Кувахара, когда за боцманом закрылась дверь.
И вот в кабинете Стульбицкий. Красновато-бурая жесткая бороденка его заметно вздрагивает, тонкие жилистые пальцы трясутся, и он все время прячет их. На выпуклом широком лбу — легкая испарина.
— Профессия? Ученый-географ. Да, из Москвы. Направлялся на Камчатку с заданием Академии наук. Ученые труды? Да, имею девять печатных работ. Две находятся в ведомствах. О чем? Могу охарактеризовать… Которые в ведомствах? Те являются государственной тайной. Нет, нет, о них я ничего вам не скажу, и не спрашивайте об этом, я дал подписку о неразглашении тайны.
Подполковник Кувахара понимающе улыбался: дескать, уважаю, тайна есть тайна, и я не намерен ее у вас выпытывать.
— Спросите этого господина, — обратился он к переводчику, — давно ли он знает майора Грибанова?
Стульбицкий заметно вздрогнул.
— Как, как вы сказали? Майора Грибанова? Что-то не припомню такой фамилии.
— Спросите, как фамилия этого высокого блондина, которого я вызывал первым?
Географ настороженно посмотрел на подполковника Кувахара, потом перевел взгляд на переводчика.
— А-а-э, гм, — промычал он. — Тот высокий? Знаете ли, я плохо с ним знаком… О, вспомнил, Чеботин! Так он, по крайней мере, представлялся, когда знакомились в шлюпке. Да, да, Чеботин. Нет, зачем же говорить неправду, — Чеботин.
— Спросите его, — с нескрываемым интересом попросил подполковник переводчика, — бывал ли он в Америке и говорит ли по-английски?
— Нет, в Америке не бывал, английского языка не знаю. Немецким владею свободно.
— Что он думает о том, кто потопил их пароход?
— Э-э, гм, — промычал Стульбицкий, прикоснувшись пальцами к бородке. — Было темно, знаете… В этих условиях невозможно было разглядеть… Я полагал, что это ваша подводная лодка. Но может быть я ошибаюсь?
— Объясните господину Стульбицкому, что японские вооруженные силы никогда бы не могли совершить такое злодеяние. Нами установлено, что это американская подводная лодка. Скажите ему, что этот факт нами установлен документально.
Стульбицкий с напряженным вниманием выслушал переводчика.
— В таком случае, я беру свои слова обратно, — сказал он, приложив руку к груди. — Да, это такое злодеяние, которое не вмещается в сознании цивилизованного человека. И что же, простите, она безнаказанно ушла?
— Да, она ушла в Тихий океан. Скажите ему, что я прошу его подписать акт о злодеянии американцев.
Подполковник Кувахара на этот раз не сказал, что акт уже подписан десятью мнимыми русскими.
— Видите ли,
— Хорошо, передайте господину Стульбицкому, — сказал довольный Кувахара, — что эти доказательства будут ему представлены в ближайшие дни. И тогда, я надеюсь, он подпишет акт?
— Да, да, непременно, — с удовлетворением закивал головой Стульбицкий.
Затем начался разговор о китайцах и мнимых японцах, подобранных «Путятиным» незадолго до его гибели. Но Стульбицкий ничего не мог прибавить к тому, что уже сообщили Грибанов, Воронков и Борилка. Тем не менее подполковник Кувахара остался доволен разговором со Стульбицким. Он приказал поместить ученого-географа в ту же комнату, где все русские находились до этого. Но прежде оттуда увели на допрос Андронникову. При этом было сделано так, чтобы Андронникова не могла встретиться со Стульбицким.
Андронникова вошла в кабинет подполковника Кувахара гордой и независимой походкой. На ней была офицерская шинель внакидку, пышной копной вились русые шелковистые волосы, левая рука на перевязке. Рослая, стройная, полнощекая, со слегка похудевшим смугло-розовым лицом, она выглядела красавицей. Кувахара отметил это про себя и с удивлением подумал о том, почему не обратил внимания на эту красавицу в комнате дежурного жандарма. Сейчас он встал и вышел из-за стола навстречу.
— Переведите: мне приятно познакомиться с русской девушкой, офицером, отрекомендуйте меня и попросите, чтобы она тоже представилась.
Говоря все это переводчику, Кувахара, маленький, почти по плечо девушке, подошел к ней, галантно протянул руку и держал ее продолговатую изящную ладонь до тех пор, пока Хаттори переводил сказанное.
— Военврач капитан Андронникова, Надежда Ильинична, — холодно сказала девушка.
Не выпуская ее руки, подполковник подвел Андронникову к креслу и усадил: он старался казаться приятным.
— Переведите госпоже Андронниковой, что долг службы, понятный ей, как офицеру, вынуждает меня разговаривать с ней не о прелестных предметах, а о суровом военном деле. Я прошу поверить, что все мои вопросы продиктованы служебной необходимостью.
Как ни блистал подполковник Кувахара своими изящными выражениями и знаками сочувствия к Андронниковой по поводу лишений и испытаний, выпавших на ее долю, девушка продолжала оставаться строгой, равнодушной и немногословной. На все вопросы она отвечала коротко и сухо, на подполковника почти не смотрела.
Только после вопроса о том, оказывала ли она медицинскую помощь подобранным на море китайцам, Андронникова с негодованием заявила Хаттори:
— Переведите этому господину, что вопрос его не относится к теме нашего разговора и он не имеет права запрещать или разрешать мои действия как советского врача. Да, оказывала помощь и считаю, что в этом мой долг. Я прошу, чтобы он сказал мне, зачем меня пригласили сюда? Я плохо чувствую себя и требую, чтобы меня оставили в покое и быстрее отправили нас на родину.