Падение титана, или Октябрьский конь

Маккалоу Колин

Порция ушла, но не без борьбы. Она сопротивлялась так яростно, что пришлось кликнуть еще двоих слуг.

— Запри ее в комнате, Дит, — велел Брут, — но проследи, чтобы там не было ножниц и ножей для бумаги. Я боюсь за ее рассудок, правда боюсь.

— Это очень печально, — сказал Эпафродит, больше беспокоясь о состоянии Брута. Он казался испуганным. — Подавать завтрак?

— Уже рассвело?

— Да, господин, только что. Но солнце еще не взошло.

— Тогда я поем немного хлеба с медом и выпью того травяного чая, который заваривает себе повар. У меня что-то с животом, — признался Брут.

Атилий

Стилон, один из самых модных медиков Рима, уже стоял в холле. Брут вышел к нему, закутанный в тогу с пурпурной каймой. В правой руке он сжимал свиток с заранее подготовленной речью.

— Помимо всех процедур, Стилон, дай Порции успокоительного, — сказал Брут и вышел на улицу, где его ждали шесть ликторов с фасциями на плече.

Солнечные лучи коснулись золоченых статуй на храме Великой Матери. Брут спустился по лестнице Кака на Бычий форум и повернул к Флументанским воротам в Сервиевой стене, которые вели к Овощному форуму. Там продавцы овощей и фруктов уже раскладывали свой товар. Это был самый короткий путь с Палатина к Марсову полю — не более пятнадцати минут ходьбы.

Захлестнутый потоком путаных мыслей, Брут с каждым шагом чувствовал, как кинжал, прикрепленный к поясу, концом зачехленного лезвия ударяет его по бедру. Видимо, он слишком длинный. Брут никогда в жизни не прятал кинжала под тогой. Он знал, что должно случиться, но не относил это к реальности, как и все остальное. Единственной реальностью был кинжал. Пробираясь между тележками, нагруженными кочанной и листовой капустой, пастернаком и турнепсом, сельдереем и луком и вообще всем, что могло сейчас произрастать на огородах Марсова поля и Ватиканской долины, Брут с удивлением оглядывал мокрую мостовую. Лужи, грязь. Разве ночью шел дождь?

— Ужасная была гроза! — услышал он реплику огородника, бросившего своей помощнице пучки редиски.

— Я думала, что пришел конец света, — ловко поймав их, ответила та.

Гроза? Значит, была гроза? Он ничего не слышал, ни грома, ни ливня. Не видел молний. Неужели гроза, разыгравшаяся в его сердце, заглушила реальную бурю?

За Фламиниевым цирком на Марсовом поле виднелся гигантский мраморный театральный комплекс Помпея Великого. Полукруг самого театра смотрел на запад, а с востока к нему примыкал перистиль с роскошным садом, обрамленным величественной колоннадой из доброй сотни рифленых колонн, щедро позолоченных, с коринфскими синими капителями, особенно выделявшимися на фоне алой стены с фресками по всему ее полю. Это была стена театра, тыльная и глухая, а на другой стороне сада широкие низкие ступени вели к курии, специально освященной для того, чтобы там мог собираться сенат. Она носила имя Помпея, как и все, что было им построено.

Подойдя к саду с юга, Брут прошел на колоннаду и остановился, осматриваясь. Освободители должны быть где-то тут. Освободители. Только это слово и помогло ему прийти сюда, иначе он бы сбежал. Но умерщвление угнетателя — не убийство. Освободители. Вон они, там, в залитом солнцем саду, защищенном от ветра, возле великолепного фонтана, работавшего даже зимой, ибо подающие воду трубы подогревались. Кассий махнул ему рукой, отошел от группы, пошел навстречу.

— Как Порция? — спросил он.

— Совсем плохо. Я послал за Атилием Стилоном.

—

Хорошо. Пойдем послушаем Гая Требония. Он ждал, когда ты придешь.

3

Цезарь слышал грозу, первую в этом сезоне экваториальных штормов с его сильными ветрами и отвратительной погодой. Он вышел в главный перистиль посмотреть, как вспышки молний плетут фантастические кружева в просветах между тучами, и послушать трескучие раскаты грома, потому что гроза проходила прямо над Римом. Когда дождь полил как из ведра, он вернулся в спальню, лег и на четыре часа погрузился в глубокий сон без сновидений. За два часа до рассвета, когда гроза прекратилась, он уже был на ногах, и первая смена секретарей и писарей доложила о прибытии. На рассвете Трог принес ему свежеиспеченный хлеб с хрустящей корочкой, оливковое масло и обычное горячее питье — сок лимона. В это время года он был не едко-кислым, а очень приятным на вкус, особенно теперь, когда Хапд-эфане велел подслащивать его медом.

Цезарь чувствовал себя отдохнувшим и радовался, что время его пребывания в Риме подходит к концу.

Кальпурния вошла, когда он заканчивал завтракать. У нее опухли веки, под глазами появились круги. Он сразу встал, подошел к ней, поцеловал, потом взял ее за подбородок и с тревогой посмотрел ей в лицо.

— Дорогая моя, в чем дело? Тебя напугала гроза?

— Нет, Цезарь, это мой сон напугал меня, — сказала она, схватив его за руку.

— Плохой сон?

Она вздрогнула.

— Ужасный! Я видела, как какие-то люди окружили тебя и закололи.

— Edepol! — воскликнул он, чувствуя себя беспомощным. Как успокаивают испуганных жен? — Это просто сон, Кальпурния.

— Но очень реальный! — воскликнула она. — Все случилось в сенате, но не в курии Гостилия, нет. В курии Помпея, кажется… там была его статуя. Пожалуйста, Цезарь, не ходи сегодня туда!

Он высвободился, взял ее руки в свои и стал растирать их.

— Я должен идти, дорогая. Сегодня я слагаю с себя полномочия консула. Это конец моей официальной деятельности в Риме.

— Не ходи! Пожалуйста, не ходи! Сон был таким реальным!

— Спасибо за предупреждение, я постараюсь, чтобы меня не закололи в курии Помпея, — сказал он тихо, но твердо.

Вошел Трог с его toga trabea. Уже одетый в полосатую ало-пурпурную тунику, в высоких красных сапогах, Цезарь стоял, пока Трог навешивал на него это массивное облачение, укладывая складки на левом плече так, чтобы они с него не соскальзывали.

«Как великолепно он выглядит! — подумала Кальпурния. — Пурпурный и красный цвета идут ему больше, чем белый».

— Но ты ведь еще и великий понтифик. У тебя есть обязанности. Вот предлог не ходить! Не ходи.

— Нет, не могу, — ответил он с легким раздражением. — Сегодня иды, жертвоприношение будет коротким.

И он ушел, ибо его уже ждали на Священной дороге. Беглый осмотр овец, и процессия двинулась к Нижнему Форуму, а затем поднялась на Капитолий.

Через час Цезарь вернулся, чтобы переодеться, и вздохнул с сожалением, увидев, что приемная комната забита клиентами. Хочешь не хочешь, а многих придется принять. В кабинете он нашел Децима Брута, тот развлекал Кальпурнию болтовней.