Падение титана, или Октябрьский конь
Шрифт:
Спустя четыре дня пятьдесят из тех транспортов, на которых Катон доставил из Диррахия своих людей, оборудование и продовольствие, были загружены и готовы к отплытию. На них разместились тысяча двести выздоровевших солдат, сформированных в две когорты, двести пятьдесят нестроевых солдат, двести пятьдесят вьючных мулов, четыреста пятьдесят тягловых мулов, сто двадцать повозок, месячный запас пшеницы, нута, бекона, масла плюс жернова, печи, посуда, запасное белье, вооружение и… подарок от Гнея Помпея, который погрузили на судно Катона, — тысяча талантов серебряных монет.
— Возьми, у меня этого много, — весело сказал Гней Помпей. — Привет Цезарю! А эта почта… — он передал
Чуть дрожащими пальцами Катон взял письма и сунул под кожаную кирасу.
— Разве ты не прочтешь их сейчас?
Серые глаза смотрели сурово, хмуро, губы скривились, словно от боли.
— Нет, — громко и грубо ответил Катон. — Я прочту их позже, когда будет время.
Целый день понадобился, чтобы вывести из неудобной гавани пятьдесят транспортов, но Гней Помпей все это время оставался на небольшой деревянной пристани, пока последний корабль не скрылся за горизонтом и на фоне вечереющего опалового неба остались лишь черные иглы мачт.
Затем он повернулся и устало направился в свою штаб-квартиру. Конечно, теперь жизнь потечет спокойнее, но почему-то после отъезда Катона образовалась пустота. О, в какой трепет ввергал его в юности этот Катон! Педагоги и риторы без конца твердили о трех величайших ораторах в сенате, обладающих неповторимым стилем, — о Цезаре, Цицероне и Катоне. Звучные, громкие имена, с какими он вырос, обрели плоть, превратились в людей. Его отец, Первый человек в Риме, никогда не слыл хорошим оратором, но он был среди них, ибо всегда умел добиваться того, чего хотел. Теперь все они понемногу рассеялись, но все равно одна жизненная нить нет-нет да и сплеталась с другой. Так, наверное, будет и дальше, пока Атропос не сжалится и не начнет обрезать эти нити.
Его ждал Луций Скрибоний Либон, и Гней Помпей подавил вздох. Этот хороший человек был адмиралом после смерти Бибула, потом любезно уступил должность сыну Помпея Великого. Поступил как подобает. Единственная причина, почему этот отпрыск побочной ветви семьи Скрибониев взлетел так высоко, заключалась в том, что Гней Помпей, только раз взглянув на его обворожительную дочку с ямочками на щеках, тут же развелся со своей постылой Клавдией и женился на ней. Помпей Великий с ужасом отнесся к этому браку, считая его неприемлемым. Он сам был одержим идеей жениться только на самых высокорожденных аристократках и вбил себе в голову, что точно так же должны поступать и его сыновья. Но Секст был еще слишком молод для брака, а Гней пытался следовать примеру отца ради мира в семье, пока не увидел семнадцатилетнюю Скрибонию. Любовь способна разрушить самые продуманные планы — вот о чем думал старший сын Помпея Великого, здороваясь со своим тестем.
Они пообедали вместе, обсудили предстоящий вояж на Сицилию, зреющее сопротивление в провинции Африка и предположения о том, где может теперь находиться Помпей Великий.
— Сегодняшний курьер принес слух, что он увез Корнелию Метеллу и Секста с Лесбоса и плывет по Эгейскому морю, останавливаясь на островах, — сказал Гней Помпей.
— Тогда, — посоветовал Скрибоний Либон, поднимаясь, — я думаю, пора тебе написать ему снова.
И когда он ушел, Гней Помпей решительно сел за стол, взял двойной лист фанниевой бумаги, обмакнул тростниковое перо в чернильницу и стал писать.
Мы все еще живы и не сдаемся. Море под нашим контролем. Мой дорогой отец, я прошу тебя, собери корабли, сколько сможешь, и приезжай ко мне или в Африку.
Так заканчивалось его письмо.
Но прежде чем краткий ответ Помпея Великого дошел до него, он узнал о смерти своего отца на грязевых равнинах египетского Пелузия от рук апатичного царя-мальчика и его дворцовой клики.
Конечно.
Только после того как он немного успокоился и пришел в себя настолько, что смог появиться перед подчиненными, не теряя лица, Гней Помпей отослал еще шесть тысяч пятьсот выздоравливающих солдат в Африку, принеся жертву морским ларам, Нептуну и Спесу, чтобы эти парни и Катон отыскали друг друга на двухтысячемильной линии побережья между Дельтой Нила и провинцией Африка. Затем он приступил к тягостной задаче перебазирования своего флота и людей на Сицилию.
Малочисленные островитяне не знали, радоваться или сожалеть об уходе римлян. Коркира медленно стала залечивать свои раны и возвращаться к спокойной жизни. Очень медленно.
2
Катон решил использовать своих солдат и нестроевых в качестве гребцов. Если не требовать от них слишком многого, это послужит хорошей тренировкой для выздоравливающих, полагал он. Задувал порывистый западный ветерок, поэтому паруса были бесполезны. Но погода стояла отменная, а море практически не волновалось, как и всегда при таком мягком бризе. Как бы Катон ни ненавидел Цезаря, но он все же читал его комментарии к войне в Длинноволосой Галлии и не позволил ненависти ослепить себя. Он обратил внимание на кое-какие вещи. Важнее всего было то, что генерал делил все лишения и страдания с рядовыми солдатами: шел пешком, когда шли они, питался крохами мяса вместе с ними, когда не хватало провианта, никогда не чурался их общества и во время продолжительных маршей, и в ужасные моменты отчаяния, когда казалось, что фортификации вот-вот падут, а всех, кто за ними прячется, возьмут в плен и сожгут в плетеных клетках. Политически и идеологически Катон многое почерпнул из этой книги, загнав глубоко внутрь стремление осмеять и отринуть любые действия Цезаря, и в результате взял себе что-то на ум.
В детстве учеба была для Катона сущей мукой. Даже его сводная сестра Сервилия лучше запоминала то, чему его учили, а легендарная память Цезаря вообще была для него недостижимым образцом. Катон постоянно зубрил, зубрил и зубрил, и Сервилия презрительно фыркала, но Цепион всегда его защищал. В том, что Катон сумел пережить свое страшное детство, будучи самым младшим в буйном выводке малолетних сирот, была, несомненно, заслуга одного Цепиона. Официально сводного брата Катона, но на деле, видимо, кровного, ибо многие поговаривали, что Цепион вовсе не сын своему отцу, а плод любви своей матери, Ливии Друзы, и отца Катона, за которого она позднее вышла замуж. О том свидетельствовали немалый рост Цепиона, рыжие волосы и огромный горбатый нос. Вылитый Порций Катон, несмотря на свое августейшее патрицианское имя и огромное богатство, которое он унаследовал, будучи Сервилием Цепионом. Богатство, основанное на пятнадцати тысячах талантов золота, украденного у Рима, — легендарного золотого запаса Толозы.
Иногда, когда вино не помогало и не удавалось отделаться от ночных демонов, Катону на память приходил вечер, когда какой-то прихлебатель врагов его дядюшки Друза воткнул небольшой, но очень острый нож тому в пах и поворачивал его до тех пор, пока ранение не стало смертельным. Политика с ревностью — жуткая смесь. Крики агонизирующего Друза не стихали целую вечность. Огромная лужа крови растеклась по бесценной мозаике пола. Потом пришло чувство защищенности, которое двухлетний Катон обрел в объятиях шестилетнего Цепиона, когда все шестеро были свидетелями ужасной смерти дядюшки Друза. Эту ночь невозможно забыть.